— Эй вы, полегче на поворотах! — вспылил д'Артаньян. — Я вам не наемный бретёр!
— О, прошу прощения! — моментально сбавил тон Перраш. — Я и забыл, что вами руководят самые благородные побуждения. Ах, эта счастливица Луиза! Благородные господа наперебой спешат встать на ее защиту… Увы, молодой человек, каковы бы ни были ваши побуждения, они не меняют дела. Вы сами уйдете или все-таки сбегать за комиссаром?
Д'Артаньян не убоялся бы и десяти комиссаров, не считая прочих судейских крючков, но благоразумие напомнило ему, что он явился сюда не разбивать головы и мебель, а договориться об отсрочке взыскания по векселю — каковая миссия, должно признать, с треском провалилась…
А посему он, гордо задрав голову и сжимая эфес шпаги, величавой поступью покинул обиталище современного людоеда, грохоча ботфортами со всем возможным презрением, — единственное, что он мог сделать в столь безнадежной ситуации. Как ни унизительно, пришлось отступить — этот чертов Париж был полон полиции и стражников, готовых без всякого почтения к фамильным гербам накинуться на всякого возмутителя спокойствия и нарушителя их клятых законов, несомненно выдуманных такими вот лихоимцами для защиты от справедливого возмездия…
У ворот его ждал тот самый дворянин, что сидел в приемной, пока д'Артаньян уговаривал слугу допустить его к ростовщику.
— Черт возьми, сударь, вы славно проучили этого кровопийцу! — сказал он одобрительно. — Будет впредь знать, как связываться с благородными людьми… Сразу видно королевского гвардейца!
Хотя д'Артаньян, строго говоря, и не одержал никакой победы, лесть ему была приятна, как всем смертным.
— Пустяки, — сказал он скромно. — Какой-то буржуа… С кем имею честь, сударь?
— Я маркиз де Пишегрю, дворянин из Нормандии, служу в роте швейцарских гвардейцев.
— Черт возьми, вы тоже из Королевского Дома! — обрадовался д'Артаньян. — Я — д'Артаньян из Беарна, служу в рейтарах.
— Очень рад знакомству, — раскланялся маркиз.
Это был человек лет тридцати, худой и подвижный, с длинной рапирой на боку, грозно закрученными черными усами и чрезвычайно юрким взглядом. Одет он был довольно скромно (по чести говоря, определение «потертый» подходило к нему как нельзя лучше), но д'Артаньян, сам не блиставший богатством гардероба, не склонен был считать обтрепанное перо на шляпе и выцветший камзол чем-то постыдным для дворянина.
— Искренне вам сочувствую, д'Артаньян, — сказал маркиз с самым дружеским участием. — Простите, но вы так шумели, что вся приемная оказалась в курсе вашего дела…
— Я в отчаянии, маркиз, — сказал д'Артаньян. — Только подумать — все упирается в какие-то жалкие полтораста пистолей… Честное слово, я уже начинаю подумывать ограбить кого-нибудь… разумеется, не дворянина, — добавил он торопливо.