После войны первый раз я увидел Аллу на встрече партизан в Минске. И не узнал, так она изменилась — как старуха, вся в морщинах. Мне на нее указали и сказали, кто это, тогда только я понял. Никто не мог бы узнать в этой седой, в морщинах, истерзанной женщине бывшую красавицу. Страшно было говорить с ней, о чем-то спрашивать, потому что это переворачивало бы ей сердце.
Вообще я себе не могу простить, что я мало с ней после войны говорил, мало ее расспрашивал. Мне жалко было ее ранить, а надо было набраться выдержки и скрепить свое сердце, но все узнать. Если бы я знал, что буду писать… Сейчас я бы говорил с ней, но тогда я не знал об этом праве.
Вот когда я писал в Дубровке жеребцов (это в тридцать девятом году, там на конезаводе я практику проходил от Киевского художественного института), и вот я тогда старался как можно интенсивнее, быстрее работать: мне было совестно и перед конюхами, которые держали, и перед жеребцами, которых я заставлял стоять. А потом, я очень совестился расспрашивать людей о сокровенных их чувствах, и это мне теперь повредило и не дало о многом написать.
Редко на ком так ясно видна жесточайшая судьба женщины в эту войну. Потому что, помимо боев, помимо тяжести участия во всех походах, атаках наравне с мужчинами, — еще и в периоды затишья она должна была противостоять всем домогательствам окружавших ее мужчин. И не знаю, где, в какие минуты ей было легче.
И вот, вспоминаю, у нее было во взгляде что-то отсутствующее…Ни на ком другом я не чувствовал такой как бы нелепости присутствия в войне, присутствия ее среди крови, грязи, жестокости. Наверно, это и сыграло роль в плену, у немцев, и, наверно, так же это поразило и охранника, который влюбился в нее и добился освобождения, сделав своей женой. За всем этим стоит и гибель Василия, и родившийся, а потом мертвый ребенок, и этот обоз с ранеными и тифозными, где она тоже переболела тифом, и в этом состоянии вместе с обозом ее забрали в плен, потом концлагерь… И конечно, любовь того человека, ее будущего мужа, — это было светлое пятно человеческого отношения. Так что хлебнула она сильно, потому он, этот человек, и захотел сделать ее женой и матерью своих детей.
1985–1992
4. О войне
Для сохранения жизни надо было свою карту жизни класть на стол и ждать, возьмет ли ее моя судьба или оставит мне. Но и для того, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, надо было тоже класть карту своей жизни, класть на стол и ждать воли судьбы.
17 июля 1991. Угра