Однако германские племена сыграли эту прогрессивную роль по отношению к населению Западной римской империи отнюдь не в силу самого факта завоевания, которому большинство буржуазных историков, включая Гизо и Тьерри, отводили определяющее место в своих концепциях генезиса западноевропейского феодализма. Маркс и Энгельс еще в «Немецкой идеологии» показали, что никакое завоевание не может привести к коренным изменениям социального строя, если для этого нет внутренних предпосылок в общественном развитии народов. Точно так же германцы стали орудием социального прогресса не по причине особых выдающихся этнических и расовых качеств, которые склонны были усматривать у них буржуазные историки-германисты, отдавая дань национализму. Европу омолодили не специфически национальные особенности германцев, отмечал Энгельс, «а просто их варварство, их родовой строй». Ввиду этого германское завоевание могло стать переходной ступенью от античного рабства (даже в смягченной и переходной форме колоната) к отношениям феодальной зависимости. «Между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин»[487].
Синтез разлагающихся отношений римского рабовладельческого общества с общинными порядками германцев Энгельс отнюдь не считал общеобязательным условием генезиса феодализма. Он был характерен для определенной части Европы, где становление феодального общества происходило на основе распада рабовладельческого строя. Но история далеко не всюду шла таким путем. Даже в Западной Европе были страны, где из-за неразвитости рабства складывание феодализма происходило непосредственно на почве разложения первобытнообщинных отношений. Этот процесс Энгельс, в частности, проследил в средневековой Ирландии в период до завоевания ее восточной части англо-нормандскими баронами. «Зеленый остров» не подвергся ни романизации, ни вторжению германцев во время великого переселения народов. И тем не менее и здесь происходил процесс феодализации, правда, более медленными темпами и с сохранением более устойчивых пережитков первобытнообщинного строя. Однако социальное развитие и здесь шло в том же направлении, что и в странах, завоеванных германцами, – показатель решающей роли социального, а не этнического фактора[488].
Энгельс весьма основательно исследовал структуру феодального общества. Наряду с Марксом он внес значительный вклад в выяснение характера производственных отношений при феодализме, феодальной собственности, форм эксплуатации непосредственного производителя[489].
При этом Энгельс рассматривал феодальную систему отнюдь не как нечто неподвижное, стремясь изучить ее в развитии. На примере истории франков периода Меровингов и Каролингов он старался проследить сам процесс формирования основ феодального строя: концентрацию земельной собственности в руках светской знати, церкви и монастырей, разорение свободных общинников, рост аллодиальной, более или менее свободно отчуждаемой, собственности за счет общинных владений, распространение бенефиция – земельного пожалования, передающегося в пользование за определенную службу, закрепощение прежде свободного франкского крестьянства. Указывая на роль внеэкономического принуждения в этом процессе, в частности, влияния на него внутренних смут, усобиц, возраставшего бремени военных повинностей и других обстоятельств, часто приводивших к утрате личной свободы, Энгельс все же основной акцент делает на экономических сдвигах. Общинный строй, подчеркивал он, начал постепенно разлагаться «в силу чисто экономических причин»