— Братцы! — вскричал Петрушка. — Трафарет хочет сделать нас всех одинаковыми. Все мы выцветем и сами себя узнавать не будем.
— Он заботится о нашем здоровье, — насмешливо процедил Ива. Дыхомер поежился и взглянул на чашу. Горка песка над краями
пропала. Помощник облегченно вздохнул:
— Петрушка, посмотри, вытек ли песок?
Мальчик проворно вскочил, забыв о присутствии Шагосчета, в два прыжка добрался до чаши, заглянул внутрь. Круглая чаша была еще почти полна, но Петрушка спокойно сказал:
— Все. Ни одной песчинки не осталось.
— Одевайтесь! — распорядился Дыхомер первый натянул рубашку. Площадь опустела. Один только Словолов вразвалку подошел к чаше
и заглянул внутрь. «Эге! Эге-ге!» - покачал он головой, но вслух ничего не сказал.
На второй день следить за закалкой взялся Шагосчет. Опять, как и накануне, жители улеглись кверху животами. Шагосчет никому не доверил заправлять чашу. Он сам старательно насыпал песок, но, когда над краями чаши оказалась горка, Шагосчет осторожно смахнул ее рукой.
— Во всем нужен порядок, — объяснил он Дыхомеру и Словолову. — Видите, как ровно.
Потом лег рядом с двумя помощниками. Солнце стояло, высоко и палило все сильнее и сильнее. Дыхомер закрыл глаза и насыпал на лоб, щеки и грудь защитный слой песка, и только старался, чтобы песок не попал в нос. Жители посмотрели на него и тоже стали прятаться от лучей под колпаками и одеждой.
Шагосчет лежал на солнце, вытягивал по-гусиному шею, поглядывал на других. Он гордился, что не прячется. Шагосчет считал себя очень красивым и поэтому всегда следил за своей внешностью.
— У кого еще в нашем государстве есть такой прямой и длинный нос? — И ему захотелось тут же полюбоваться своим сокровищем. Он достал зеркальце, которое всегда носил с собой, поставил его перед своим лицом. Глянул — и отшатнулся. Его великолепный нос сморщился и стал похож на сушеную сливу. Губы выцвели, и нельзя было различить шею от подбородка.
— О ужас! — застонал Шагосчет и закрыл лицо ладонями.
— О ужас! — подхватил Петрушка и вскочил на ноги.
Шагосчет ничего ему не сказал, но взглянул так умоляюще, что мальчик понял. Ведь он научился здесь, в стране Трафарета, многое понимать без слов. Конечно, в другое время он с удовольствием помучил бы Шагосчета и заставил его пожариться на солнце, но ему было жаль товарищей по плену, с лиц которых исчезали краски. Поэтому он снова подошел к чаше, заглянул в нее и, хотя было больше половины, закричал:
— Все пусто.
Не дожидаясь разрешения Шагосчета, все стали одеваться, а сам Шагосчет, пряча нос в ладонях, стыдливо поспешил к себе домой.