Бородач,
шатаясь, подошел к нему с целым пучком сломанной лозы.
— Ну, дядя,
молись! Сейчас стегать тебя буду.
— Господи,
прости им, не ведают, что творят, — 'взмолился Кузьма.
Утром, весь в
багровых полосах от экзекуции, он обвис на веревках, все еще привязанный к
стволу. А бродяг и след простыл. Днем сильно припекало солнце, и он кричал,
призывая на помощь, но никого не было. Он поднимал глаза к небу, но и оно
молчало. На следующее утро показалось стадо коров. Одна корова подошла и, жуя
жвачку и пуская нити густой слюны, меланхолично уставилась на него. Кузьма,
очнувшись от забытья, посмотрел на корову и, едва ворочая пересохшим языком,
сказал ей: “Коровушка, матушка, видишь, я помираю, позови кого-нибудь”.
Из рощи на
поляну вышел старый пастух, волоча по траве длинный кнут. Внезапно он увидел
Кузьму и остолбенел.
— Свят, свят,
свят. 3 нами хрестная сила! Ты чо-ловик чи хто?
Кузьма не мог
говорить и только что-то шептал. Пастух потихоньку подошел к нему, тщательно
разглядывая.
— Видный,
бидный чоловиче, як же тэбэ эмордувалы.
Он разрезал
веревки и опустил Кузьму на траву.
— Воды, воды,
— прохрипел Кузьма.
Пастух отвязал
баклажку и напоил страдальца. Хотел снять с него крест, но понял, что это
невозможно. Он накрыл его своим ватником и сказал: “Ты, добрий чоловик, мало
почекай здесь. Зараз приду с конем, та якийсь одяг принэсу”.
Целую неделю
приходил в себя Кузьма в доме добросердечного пастуха. Уходя, он благословил
его дом. На нем была грубая рубаха и штаны, на боку холщовая торба с хлебом.
Шел он босой и отныне стал так ходить всегда.
В начале
восьмидесятых годов я встретил Кузьму в Симферопольском кафедральном соборе. Он
стоял среди прихожан — лохматый, с большой бородой, в холщовой рубахе и таких
же штанах, из-под которых виднелись босые заскорузлые ступни. Он стоял и
самозабвенно подпевал басом церковному хору. Крест был в таком же
полугоризонтальном положении — почерневший и засаленный от супов и жирных
подливок, однако черезвычайно чтимый народом. Между лопаток Кузьмы висел ржавый
амбарный замок, закрытый на веки вечные. После службы он сидел в церковном
дворе на скамейке и блаженно улыбался. Женщины подходили к нему и благоговейно
прикладывались ко кресту и совали ему в руку рублевки, которые он сразу
раздавал нищим. Дети не боялись его и, подойдя, охотно щупали крест и дергали
Кузьму за бороду. Он не бранил их и только кротко улыбался. Я с ним заговорил,
и он, не чинясь, охотно отвечал. Из церковного дома вышел псаломщик и окликнул
Кузьму, чтобы шел на обеденную трапезу. Кузьма встал, перекрестился и вынул из