Поэтические книги Владимира Спектора – в равной мере исповедь сына трудного времени (но лёгких ведь и не бывает) и малая энциклопедия его. Это стихи «о времени и о себе», о судьбах города, страны, и, по большому счёту, человечества. Мимо стихов поэта-луганчанина, написанных на сквозняке времени, пройти равнодушно невозможно. В равной мере в них находишь в добротной словесной упаковке правду жизни и катехизис оптимизма.
Дышу, как в последний раз, пока ещё свет не погас, и листья взлетают упруго. Иду вдоль Луганских снов, как знающий нечто Иов, и выход ищу из круга. Дышу, как в последний раз, в предутренний, ласковый час, взлетая и падая снова. И взлетная полоса, в мои превратившись глаза, следит за мной несурово.
От души желаю, чтобы взлётная полоса киевского издательства «Радуга» оказалась удачной и счастливой для творчества поэта Владимира Спектора, и чтобы его Луганск-Ворошиловград открылся для любителей поэзии Украины новыми гранями, в которых отражаются литературные традиции «дальнего востока» нашей страны. Эти традиции создавались такими замечательными авторами, как Владимир Даль, Борис Гринченко, Михаил Матусовский, Владислав Титов, Тарас Рыбас, Никита Чернявский, многими другими мастерами слова. И Владимир Спектор достойно их продолжает.
Сергей Михеев,
заместитель председателя Луганской областной государственной администрации
Глубина резкости.
О творчестве поэта Владимира Спектора в контексте противостояния культуры и варварства.
Сложившаяся ситуация в литературе (да и в обществе) сегодня напоминает старорусский обычай – стенка на стенку. Одна братия идёт на другую либо ради забавы, либо ради расправы. Разделение чёткое, не ошибёшься. С одной стороны технически подкованные, но безграмотные варвары с айпадами, твиттером и знамёнами Цукерберга/Дурова, с другой образованные – как правило, в советское время – «римляне» с томиками Довлатова, Бродского, Цветаевой (они же на знамёнах) и солидным арсеналом знаний, которые вдруг стали бесполезными.
Пожалуй, никогда ещё противостояние между культурой и варварством, «массовкой и духовкой», не было столь явным. Оно достигло пиковой точки, и пропасть, разверзшаяся между невольно противоборствующими сторонами, поглощает их самих. Первые гибнут от глупости, которая, как писал Бонхеффер, «ещё более опасный враг добра, чем злоба», потому что «глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой». Другие страдают от неустроенности в жизни, потому что «во многой мудрости много печали»; не в силах найти себя в новом классе необразованных и невежественных людей, фаулзовских Калибанов, они превращаются в отмирающий атавизм.