Он стонет, плачет, скрежещет зубами, сучит ножками, вопит что есть мочи. Прибегают няньки, суют ему соску, а он все надрывается…
Утром в дверях «усадьбы» он столкнулся с Людой. Этого он совсем не ожидал и взглянул оторопело.
— Здрасьте! — опередила она его с приветствием.
— Постойте, я вам кофту вынесу. Вчера забыл отдать.
— А я-то мерзла всю дорогу.
В ее тоне чувствовалась досада и принужденность, от милой приветливости — ни следа. Он сбегал во флигель и принес кофту, которая всю ночь висела на спинке дивана. С некоторым сожалением он отдал ей кофту.
— Вы случайно не к Пьерову?
— К нему. А что?
— Да нет, идите. Эти картины Лев Моисеевич продаст уже вдвое дороже.
— Они бесценны!
Это Люда выкрикнула стоя на чердачной лестнице и рукой опираясь о перила.
— Людочка, браво! — Арсений Арсеньевич неслышно в мягких шлепанцах подскочил, изящно отцепил Людину руку от перил и поднес к губам. — Утро доброе. А чай пить?
— Потом, потом. Мы договорились со Львом Моисеевичем с утра поработать. У него прямо лихорадка.
И исчезла за чердачной дверью.
За утренним чаем все сидели молча, словно все еще переживая вчерашние бурные события. Внезапно послышался тонкий женский вскрик. Кунцевич барсом бросился к лестнице. Лидия Александровна преградила ему путь.
— Только не вы. Поднимусь я и… — Арсений Арсеньевич поднял голову и, что с ним бывало очень редко, взглянул прямо на жену. — Идем, Андрей.
Они поднялись наверх, дверь в мастерскую была заперта, но кто-то открыл — либо Люда, либо Пьеров. Кунцевич места не находил от злости и негодования и сам удивлялся себе: что это с ним?!
Через несколько минут Андрей спустился за стаканом холодной воды и со смехом сообщил, что ничего страшного — просто у Льва Моисеевича закружилась голова от духоты. Легкий обморок, но сейчас уже оклемался и решил героически продолжать работу.
С решительным лицом спустилась Лидия Александровна и со вздохом принялась отхлебывать чай.
— Лева так выкладывается, — сокрушалась она. — Столько сил отдает работе.
— Гехман как? — вполголоса спросил Андрея Кунцевич.
— Лучше всех.
Андрей откашлялся с хрипом и клокотаньем и громко продекламировал:
— «Какие плечи, что за грудь», как писал в прошлом веке некто Пашкин. Именно так называет сего автора мой английский фрэнд Джэф.
Арсений Арсеньевич поморщился:
— Что за язык!
И встретился глазами с Кунцевичем.
Чашка в руке Арсения Арсеньевича дрожала.
Наконец вниз спустились художник и его модель, оба возбужденные. Людины щеки, обычно бледные, пылали.
— Пошлу? — с запинкой спросил Арсений Арсеньевич.
— Не знаю, не знаю. Посмотрим, понимаете ли…