Фонарь погас, и на меня обрушились мрак и тишина. Очень странное чувство. Какое-то время все молчали, и я молчал вместе со всеми, потому что, ну, что тут вообще можно сказать? Возможно, в другой ситуации, в другом времени и месте я бы просто посмеялся над этой сумасшедшей историей, но тогда, на пустыре в окружении теней мне стало совсем не по себе. Вскоре мои глаза привыкли к темноте, и я увидел, как девчонка со спутанными волосами грызет ногти в ожидании приговора. Мне стало ее жалко, в конце концов, она же не могла знать, до чего все дойдет, да и сам парень, как мне кажется, был тем еще говнюком. Я даже открыл рот, чтобы сказать что-то ободряющее, но Первая меня опередила. Ее громкий холодный голос вспорол окружающую тишину: «Ты можешь уйти».
Вот и все, что сказала Первая, а девчонка просто шепнула что-то вроде «спасибо», и фонарь тут же перешел к следующему. По спине у меня побежали мурашки, я не мог поверить, как легко было выдано это моральное разрешение на самоубийство, и как легко оно было принято. Снова зажегся свет фонаря, луч поймал другое лицо, и из темноты снова проявился розовый слон на дальней стене. Заговорил какой-то длинноволосый худощавый парень, но я до сих пор смотрел на ту девчонку. Она все еще сидела не двигаясь, послушно и тихо, а по ее левой щеке медленно сползала одинокая слеза.
За ночь фонарь выключался еще несколько раз, пока не совершил полный круг. Я воспользовался правом пропустить свою очередь. Не услышал я тогда и исповедь Алисы, которая также решила промолчать. Остальные же истории, что рассказали тени, были совершенно не похожи друг на друга, но было в них что-то общее. Я бы сказал, что все они были о страдании и непонимании. Парень с длинными волосами стыдился своей внешности, из-за чего не мог нормально общаться с людьми, не мог даже взглянуть в глаза девушке, которая давно ему нравилась, от чего очень страдал и даже хотел покончить с жизнью. Еще был персонаж, сдвинутый на фильмах про самураев, хотя я совершенно не помню, от каких проблем хотел сбежать он. В общем, это были довольно обычные истории несчастных, слишком чувствительных людей, не нашедших место в жизни, и в каждом из них я угадывал себя. Сидя в сыром подвале и наблюдая за тем, как на моих глазах вскрываются души, я постепенно начал впадать в какой-то транс, и мне вдруг подумалось, что трагедия этих людей состоит не в том, что им пришлось перенести, а в том, что с самого начала они не были приспособлены к этой жизни, наверно, как и я сам.
Мы вышли все вместе из подвала только под утро, окунувшись в густой предрассветный туман, и я почувствовал себя убитым, потерянным, сбитым с толку. Я старался держаться, даже улыбнулся призракам на прощание, еще хотел поймать ту девчонку со спутанными волосами, чтобы успокоить, но она, видимо, успела выскользнуть раньше меня. Честно говоря, я за нее боялся, ведь в ту ночь она была единственной, кому вынесли приговор, а я ощущал себя причастным ко всему случившемуся. Помню, тогда я даже подумал, что все это не для меня, решил больше не приходить в клуб самоубийц, и жалел только о том, что так и не смог заговорить с Алисой. Наивно было обманывать себя, что не вернусь, но так почему-то было спокойнее.