Значит, вода нормальная. – Все в порядке! Можете пить! – говорит фельдфебель. Ведро за ведром мы набираем воду. Старик улыбается. Он только сейчас, наконец, понял, в чем дело. Мы буквально наслаждаемся водой, пьем, затем моемся.
Старый русский с любопытством смотрит на нас, потом достает из своей куртки скомканную газету. Отрывает от нее кусок и делает из нее длинный тонкий пакетик, который он сжимает с одного конца. Затем он лезет в другой карман и вытаскивает маленький и грязный матерчатый мешочек. Из него он осторожно вытряхивает в пакетик немного коричневых крошек. Вся эта штука похожа на толстую сигарету. Старик вставляет эту штуковину в рот и жестом просит прикурить. Я вытаскиваю свою штормовую зажигалку и держу ее у него под носом. Вырвавшееся пламя почти обжигает ему бороду, но штуковина горит, и он быстро вдыхает дым в легкие.
Мы весело подтруниваем над этим. Один ефрейтор говорит, что то, чем дымит дед, называется махоркой. Русский дикий табак, который используется полностью. Он сам тоже уже набивал им трубку. Судя по запаху, вкус у него как у старого матраца, набитого водорослями. И хотя я страстный курильщик, я не стал бы пробовать такой табак, пока у меня остались хоть какие-то запасы моего табака.
Колхоз вызывает у нас сильное разочарование. В нем мы не нашли никакой еды. В одном сарае обнаруживаем кучку кормовой свеклы и несколько колосков ржи. Кюппер откусывает кусочек от свеклы и тут же с руганью выплевывает его. Тем временем из домов выходят несколько женщин, и с любопытством глазеют на нас. Виерт говорит, что ему показалось, будто русский старик упомянул что-то о «комендатуре» и «конфискации. Возможно, это означает, что здесь уже побывал штаб какой-то немецкой части и забрал все съедобное.
Чувство голода постепенно становится критическим. В животе у нас урчит. Мы, правда, с удовольствием спим на чистой соломе из сарая, но урчание в животах иногда заглушает храп некоторых солдат. Наш санитар предупреждает нас, чтобы мы перед сном не снимали сапоги. Вильке и Вариас все же делают это. И на следующее утро они воют от боли, когда здоровяк Кюппер всей своей силой помогает им натянуть сапоги на распухшие ноги.
28 октября. Мы идем дальше с пустыми желудками. Час проходит за часом. Мы все липкие от пота, стонем, ругаемся, некоторые что-то выкрикивают для поднятия собственного духа, но все равно упрямо движемся вперед, километр за километром. Неожиданно в прозрачном воздухе слышится глухой гул. «Воздушная тревога! Ложись!» – кричит кто-то. Мы бежим, пытаясь где-то укрыться, как нас когда-то учили, но из этой попытки ничего не выходит. После нескольких шагов мы как камни просто валимся на землю.