Но каникулы длились недолго. На восьмой день пребывания Кулина в хате, незадолго до утренней проверки, обитая сталью дверь с грохотом распахнулась и какой-то вертухай изо всех сил заколотил ключом по кормушке. Убедившись, что привлек к себе внимание, сержант достал бумажку и, смешно морщась, прочел несколько фамилий, среди которых Кулин, услышал и свою. Николай готов был не поверить услышанному, сердце не по-хорошему ёкнуло. "Кобздец лафе..." - с грустью подумал Кулин. - "Что то теперь будет?"
- Все есть? - осведомился вертухай.
- Все... - подтвердил нестройный хор зеков.
- С вещами! - криво осклабившись сообщил краснопогонник.
Не успела дверь затвориться, как в хате уже царила какая-то нездоровая суета. Остающиеся в камере со смешанными чувствами зависти и страха наблюдали за сборами уходящих на этап. Сами этапники пытались бодриться, но все равно, неизвестность действовала на нервы. То ли их опять бросят в столыпин и повезут по просторам России, то ли путешествие подходит к концу и впереди - зона.
Сразу после проверки за этапниками пришел старичок-вертухай. Он дотошно проверил всех убывающих, заставляя называть статьи, срок, его начало и завершение и, наконец, построив зеков в коридоре, повел их сквозь бесчисленные тюремные двери.
Кулин шел вместе со всеми, в неровной шеренге, тащил матрасовку и баул, потел. Его вдруг охватило чувство полной нереальности происходящего. Такое же, как и тогда, когда его перевели из КПЗ в Бутырку. Он так же тащил свои немногочисленные вещи, наскоро купленные женой, пахнущие еще свежестью и магазином, и так же ему казалось, что все это случилось не с ним, а с каким-то другим Кулиным Николаем Евгеньевичем, двойником, в тело которого настоящий Кулин попал по странному недоразумению. И это, что происходит с Кулиным-2, его, истинного Кулина, практически не касается.
И тогда, и сейчас, Николай чувствовал себя наблюдателем, неким пришельцем из иного мира, внедрившимся в странное двуногое существо и теперь обитающий в нем, собирая информацию о местной жизни.
Это состояние отрешенности не прошло и когда Николай сдавал казенные шмотки, и когда он сидел в уже знакомой хате для этапников, и когда его, вместе с остальными, погрузили в автозак и вывезли за тюремные ворота.
Личное дело Николая оказалось самым первым в стопке и он, руководствуясь уже усвоенным правилом, "кто первый встал - того и сапоги", устроился у самого выхода из фургона, заставляя всех следующих протискиваться мимо себя. Его пытались сдвинуть, но Кулин, пребывая в отстраненном состоянии, крепко держался за место, понимая, что если его лишат этой позиции, ему не удастся еще разок взглянуть на вожделенную волю.