характерной особенностью которых сама демократия всегда очень гордилась. Она больше не настаивала на своих требованиях, используя преимущества логической необходимости, но думала только о силе. –
До сих пор во французской идеологии специфика миссионерской веры возвышалась до открытого притязания на власть над Германией. Об этой вере говорилось, что ее ценность и значение очевидны.
Из этой духовной ситуации французской демократии, которую ясно обнаружила война 1939г., однако представилась возможность провозгласить неслыханный ренессанс, на котором настаивал Банвиль. Через преодоление современности абстрагировалась из прошлого силовая схема, на основе которой Франция, как решающий континентальный фактор, нарисовала общую картину ряда средних и малых государств. О политически формирующей силе прошлого столетия остался в сознании лишь образ могущественной и влиятельной Франции, о которой снова грезили. Банвиль видел ошибку в том, что отстранились от силовой государственной схемы и пытались на этом базисе построить свое процветание.
При этом ситуация изображалась так, будто Франция потому не была больше могущественной, что нарушила правила политического благоразумия, содержавшиеся в завещании Ришелье. Верили, что, возвратившись к этому Завещанию, вновь склонятся к цельной и во все времена действующей внешнеполитической схеме, правила которой необходимо соблюдать, если хотят гарантировать всю ее силу. Лишь несоблюдение этих правил привело к сегодняшней внешнеполитической слабости. Прежде всего, мирный диктат, завершивший прошлую войну, должен быть преобразован, опираясь на принципы Ришелье. В соответствии с этим Германия ни в коем случае не должна остаться в ее до сих пор существующей форме. Она должна быть ликвидирована как отдельная страна, и «Франция сможет получить позитивные материальные гарантии для своего стратегического господства над Германией» /Мистлер,Ж.., в «Le Temps», 18.11.1939г./.
Совершенно в манере Банвиля Жозеф Бартелеми заявлял:
«Мы полагали,что проводиливеликую политику, когда подавляли немецкие династии… Однако эта картина лишается своего центрального пункта /Вильгельм II/, теряет силу, пока не исчезнет полностью, и мы являемся, естественно, до определенной степени ответственным виновником этого немецкого единства, которое представляет огромную опасность для Европы и мира» /Ж.Бартелеми, «Идеология», в «Le Temps», 18.11.1939г./.
В этом же духе Владимир д'Ормессон, обращаясь в прошлое, делал упреки французской революции, обрушиваясь на «отвратительное движение» к немецкому единству: