Ситуацию усугубляло то, что матросы и солдаты боялись напирающих тварей даже больше, чем те, на мой скромный взгляд, того заслуживали!
Мне показалось: еще чуть – и нашими овладеет паника, после чего наступит закономерный кирдык…
Не сговариваясь, мы с дядей Вовой нажали на спусковые крючки.
Одна минута – и атакующие по левому борту саламандры лишились своего второго эшелона (который в момент нашего появления ошивался немногим выше уровня ватерлинии, пытаясь расковырять задраенные весельные порты серповидными крюками).
На воде, окрасившейся зеленой кровью, забились в конвульсиях подыхающие твари. Десятка два, не меньше.
Теперь уже политморсос просел у противника. Однако та группа тварей, которая сошлась с нашими морячками врукопашную, все-таки не ударилась в бегство, а продолжала бой. При этом обстрелять ее мы никак не могли, опасаясь задеть своих.
Оставалось надеяться, что тяжелые пехотинцы и примкнувший к ним киллер-голем Тутарбан, пустивший в ход и эпическую палицу, и острый топор, свой борт удержат.
Логика боя теперь требовала от нас переместиться в корму, ко второму пулемету. Напомню, что кормовым орудием у нас был, хвала яйцам, никакой не доисторический «Браунинг», а отечественный «Утес».
Когда мы пробегали мимо фок-мачты, нашим взорам предстало примечательное зрелище, которое я бы назвал «преображением Кадама».
За несколько предшествующих дней я успел привыкнуть к боевому магу – так привыкают к прилежному и глуповатому зануде, толку от которого чуть, но и вреда никакого.
Я успел смириться с тем, что Кадам нас недолюбливает. Однако же я понимал, что Бин Назиму маг предан словно бульдог, и ежели только он не получит от наместника прямого указания вредить нам, сам не посмеет даже посмотреть на нас недобрым взглядом.
Иными словами, я перестал держать Кадама за опасного противника (хотя вроде бы это именно из-за него мы вообще влипли во всю эту историю с Бин Назимом, экспедицией за три моря и прочим, прочим).
Каково же было мое удивление, когда я увидел Кадама, так сказать, при исполнении.
Всё тело боевого мага, восставшего с палубы живым и невредимым, было теперь облито густым голубым пламенем.
Его глаза горели, словно подсвеченные изнутри красными лампочками.
Волосы тоже вроде бы изменили цвет, и теперь, словно серебристые змеи, шевелились на ветру, ничего не суля хорошего нашим врагам.
Кадам сделал несколько шагов в направлении правого борта.
Я ахнул.
Кадам оставлял следы. И следы эти были пропалинами.
Да-да, доски палубы словно паяльником обработали по трафарету его стоп! Я даже уловил отчетливый запах гари!