Мы слоняемся без дела, расхоложенные: мог бы и один человек прийти и пустить ракеты. Отправили связного и, расположившись вокруг бронированного колпака, прислушиваемся к звукам разгорающегося боя за городок; иные забрались в укрепления, там хоть курить можно.
Кепа, затянись покрепче. Видишь, коленка какая круглая.
Курни и ты, получше будет видно.
Смотри-ка, пуговица. Она-то откуда?
Да не пуговица это, а пупок.
Верно, трусики-то ажурные.
А в них черный паук.
А вот и нет его. Спрятала его природа. У нас всегда видно.
Кончится война, куплю себе шелковый плащ, давно хочется. И пройдусь от суда до гимназии, по знакомой улице. Девчат кругом как божьих коровок. Смотришь, новая партия подоспела.
Здорово говоришь, Кепа.
Солдат всегда голодный; спать хочет и черного паука хочет.
Кепа, ты человек умный, долго еще война будет?
Для кого как. Для кого-то сегодня конец наступит.
Внезапно грохнули орудия, за ними минометы; строгий приказ — не курить. Цепочки трассирующих пуль бегут по небу.
Около двух часов пополуночи нам выдали по куску ячменного хлеба и вареной баранины. Разведчики принесли, им удалось разыскать деревню.
Стрельба слабая или нам плохо слышно. Поле воду вбирает, может, и со звуком то же самое происходит.
Ночь подтягивалась к западу. Холодно, мы укрылись за колпаком, опасаясь вражеских лазутчиков. Выкурили последние запасы боснийской махры, всем стало ясно: отступаем.
Разломали остатки лежаков, нарисовали по стенам пятиконечные звезды, написали Abbasso Mussolini[1]. Оставляем огневые точки, прибыли и связные с приказом: отойти на исходные рубежи.
Итальянцы пустили в ход артиллерию. Частыми перебежками преодолеваем открытое пространство, укрываясь за кучами камней. Снаряды бьют по оградам полей, пашут краснозем, вырывают рожь и ячмень.
Командир поглядел в бинокль: черные рубахи уже вышли на Каменную гряду и начинают спускаться.
Снова снаряд угодил в ограду, камень подавил в себе крик, мину узнаешь сразу — короткий свист и глухое паденье; злобная кошачья лапа с неба, мина неожиданно ударила за спиной и рванула все под собою; нет от нее укрытия.
Солнце осветило руки, потные затылки и зеленые головки ячменя. До пояса вымочила нас высокая рожь.
Мина ударила по рябине; кружатся листья, в поле белеют суставы сломленных веток. Кто-то шевельнулся под деревом, пытается встать. Подбежали двое и оттащили его за ограду.
В реденьком лесочке соорудили носилки. Санитарка перевязывает Кепу, пошли в ход первые бинты. На нем живого места нет: в ноги, руки, грудь — всюду проникли осколки, задело даже ладони. Он кивнул головой на башмаки, санитарка разула его; на ногах белые шерстяные носки; ступни неподвижны, но целы — нет багровых пятен крови; зачем он просил разуть его, ноги ведь не помогут дышать.