У Дуняши была мать, но не в Москве, а в деревне, и притом так далеко, что виделись они один раз в два года; следовательно, Дуняша была почти свободна. Принадлежа к сорту тех женщин, о которых я только что упомянул, она не могла ни любить, ни ненавидеть глубоко, потому что она умела только чувствовать, но не умела понимать. Отсутствие матери мало-помалу отучало ее от страха к угрозам, которые та сулила ей в случае, ежели… Между тем подошли лета. Дуняша чувствовала, что ей пора замуж; ей хотелось какой-нибудь перемены в жизни. Все работа да работа (хоть, и не утомительная) ей надоела. И тут-то неожиданно случился роман. Частенько разговаривали мы об этом романе.
– Что же ты, – спрашивал я у нее, – очень любила его?
– Стало быть, любила! – вяло произносила она в ответ.
– И вовсе даже ты его ни чуточки не любила! – вставляла правдивая Татьяна.
– Ну ври!
– Да ей-богу!
– Не любила! – обидчиво вскрикивала Дуняша. – Что ж я, из корысти, что ли?
– Да и не из корысти!
– Тьфу! прости, господи! – сердилась Дуняша. – Аль я бешеная?
– И не бешеная!
– Ну, так как же это?
Дуняша краснела.
– А шут вас разберет!
– Это точно, – вмешивалась обыкновенно Акулина: – этого не разберешь… Наша сестра тем несчастна; что не знает, когда потеряет, а когда найдет… Этого не угадаешь… И с Авдотьей вот то же самое: так вот, тррр, тррр, колесом!..
И Акулина завертела руками, желая, невидимому, изобразить колесо.
– Будет вам, ради бога! И все-то это неправда! – говорила жалобно Дуняша.
– Как же это так, неправда-то? Это же какими такими судьбами? – возразила Акулина. – Ну диви бы он уж был красавчик какой, афицерик или что-нибудь. А т-то, – делая отвратительную рожу и говоря каким-то отвратительнейшим голосом, продолжала она, – а т-то – лакей, спичка, выжига прокаленая, урод! То есть, вот, вполне вам объяснить – рожа! Картавит, ободранный… Тьфу!.. Даже противно! Ну и где же ты его любила?
– Обыкновенно любила! – крайне робко говорила Дуняша и, видимо, старалась понять, как же это так все случилось?
– И ведь, изволите видеть, – продолжала Акулина, – скучает-с!.. И полагает так, будто бы по нем-с…
– Конечно по нем… – говорила Дуняша…
– Врешь!..
– Нет, по нем!
– Врешь, говорю! – прерывала Акулина с сердцем. – Врешь! просто у тебя дурь в голове-то стоит… Вот!.. О, да господи, и не поймешь, что у них там в голове-то! Сказано – дуры, дуры и есть! Сдуру пропадет, да потом «люблю», вишь! Врунищи этакие! Вон Солоша (Соломонида), та, по крайности, прямо говорит мне…
Таким образом в истории Дуняши не было ни одного основательного повода, который бы мог объяснить ее несчастье. Как же это так? Погибнуть (Дуняша впоследствии погибла окончательно) безо всяких причин?