* * *
Герой Дуняшина романа закончил последнюю главу его тем, что тихонечко отыскал другое место и тихонечко туда переехал. Тайному побегу его способствовал дворник, хранивший тайну переселения на другое место до тех пор, пока переселение это не было устроено окончательно. Уладив это дело, дворник надел новую синюю чуйку, туго подвязал галстук, примазал салом белобрысые волосы, даже, кажется, смазал этим же салом кстати и всю физиономию и отправился в мастерскую Марьи Петровны.
– Хозяйка дома? – вежливо спросил он.
– Куда залез! – закричали на него девушки. – Убирайся! Мужлан!
– Будьте так добры! – вежливо говорил дворник. – Что такое? Марья Петровна у себя?
– Нету! Ступай!..
– А мне бы надо было. Дело есть!
– Ступай, ступай! Нечего проедаться.
– Я пойду… А Андрюшка-то (герой), – того… сбежал.
Дуняша ахнула и обмерла.
– Стал на место, не сказался где, этакой подлец! – продолжал дворник. – Как он про вас, Дунечка, отзывался…
– Как? – спрашивала плакавшая Дуня.
– Безобразно-с! Ругал, ругал!.. Уж он вас так-то ли… Даже слов нет!
– Ах он! – вскрикнула Дуня.
– Да-с. И не сказался. Стал на место неизвестно где… Подлец!
Дворник постарался как можно лучше раскрасить Андрюшку и, когда убедился, что вполне достиг этого, почтительно раскланялся и ушел.
Такой, поистине лакейский, поступок героя первое время занял внимание всей белошвейной. Не знала только хозяйка: она вообще решительно ничего не знала, что делается у нее в доме.
Дуняша, слишком неожиданно получившая оскорбление, в первое время как будто бы изменилась: из вялой и кислой она стала решительнее.
– Я ему, подлецу, сделаю! – говорила она, стуча кулаком о кулак, когда по вечерам все швеи выходили на коридор.
Такие восклицания несколько недель сряду я слышал из моего окна постоянно.
– Погоди он! – грозилась Дуняша, как будто затевая месть самого отчаянного свойства. Все интересовались знать, что такое она сделает, хотя для всех было очевидно, что она ровно ничего не сделает, несмотря на то, что заклялась, заклялась на смерть.
– Ни в жизнь, никогда! – говорила она совершенно искренно и горячо.
– Ну, это ты пустяки разговариваешь! – хладнокровно возражала Акулина. – Ты это, Авдотья, так надо сказать, совсем пустые слова говоришь…
– Пустые? Нет, вот как! – восклицала Дуняша. – Ежели я… то не видать мне матери никогда!
– Ты с ума сошла видно? Что ты, – очумела? Разве это можно?.. А ну как матери-то и не увидишь? а? Скажите на милость, – обращалась Акулина ко всей публике, – совсем ведь девка-то ошалела! Ах ты, господи!
Но Дуняша крепилась и на этот раз, видимо, боролась даже; она так страшно поклялась насчет этого