Бутылка подходила к концу, он уже подумывал заказать еще и стал намазывать на кусок булки икру.
— Мужчина, не купите сережки?
— Некому! — ответил он, не поворачивая головы, с неожиданной для себя горечью.
— Да вы хоть посмотрите!..
И он посмотрел. Не на сережки, а на ту, что их предлагала. Это было какое-то чудо! Большие синие глаза, аккуратный нос, пухлые вишневые губы. Волосы молодой, прекрасно сложенной женщины были, что называется, цвета воронова крыла, черные, прямые, косо и низко падающие на лоб. Потом он увидел ее высокую грудь…
— Ну что же вы, решили?
— Что?
— Да сережки-то!..
На ладони у нее лежало что-то из белого металла, не слишком похожего на серебро, в середине металлической завитушки зацепилась то ли зеленая, то ли голубая капля, скорее всего из пластмассы, а не из бирюзы.
Буков хотел было встать, но подумал, что так не делается, когда к столику подходят с цветами, шампанским или каким-то иным товаром.
— Зачем же вы… продаете? — спросил он не слишком внятно.
— Зачем?.. — Красавица усмехнулась. — Да для этого сто причин! Денег нет, вот и все!
Выпитое сделало Букова достаточно раскованным.
— Садитесь, посидите немного… с одиноким мужиком.
Она улыбнулась, села, и Буков с опозданием сообразил, что надо было встать и подвинуть ей стул.
— Правда, посижу немного. Устала…
— Что будете пить? — Эту фразу он явно подхватил из какого-то телесериала.
— Ну… — Она пошевелила своими аппетитными губами, которые от этого стали еще пунцовей. — Может быть, коньяка…
— Хороший старт!
— Думаете?..
Официантка не заставила себя долго ждать, подошла.
— Какой у вас коньяк?
— Самый лучший «Белый аист»…
Да, Алупка — не Париж. Тут не закажешь по рюмке коньяка и не выберешь его из десятка сортов.
Буков посмотрел на красавицу, та кивнула.
— Все нормально…
Она, не стесняясь, выпила несколько рюмок коньяка, и Буков, допив свою бутылку, добавил «Аиста». О чем они говорили, он никогда бы не ответил, не вспомнил. Он смотрел на нее и не мог насмотреться.
— Что это вы так смотрите как-то?.. — спросила она несколько жеманно.
— А ты будто не понимаешь? Будто никогда на себя и в зеркало не смотрела?
Он, конечно, понимал, что у такой женщины не может не быть любовника или мужа. Сколько ей — двадцать три, двадцать пять? А имя, каких теперь не бывает, только разве в музее — Марфа!
Она промокнула рот салфеткой и стала подниматься.
— Хороший ты мужик, но мне пора…
— Можно проводить?
— Вроде не поздно еще!.. — усмехнулась Марфа.
Да, времени было часа два, не больше.
— Ну, мало ли… вдруг кто пристанет…
— Ладно, пойдем.
Буков поднялся и сразу взял ее за талию.