Мальчик готов уже был дать по газам. И только дикий страх перед Артистом не дал ему этого сделать.
— Стреляй, сука! Стреляй! — закричал он в истерике Гоге, срываясь на визг.
И Гога выстрелил. Кулькин не добежал до машины каких-нибудь пяти метров. Пуля попа ла ему прямо в орущий рот и замертво опрокинула на асфальт.
Мальчик распахнул заднюю дверцу.
— Быстрее!
Бандит впихнул не успевшего прийти в себя от боли Луку в машину, втиснулся сам, и «жигуленок» прыжком рванул с места.
Никифоров даже не стал пытаться догнать ее. Он наклонился над Кулькиным и вынул из мертвой руки напарника табельного «Макарова». «За пистолет ему теперь отчитываться не надо… — машинально подумал он и тут же судорожно спохватился: — И меня здесь быть не должно…»
Нырнув в темный лабиринт проходных дворов, Никифоров через несколько минут вышел на другую улицу, в совершенно другую жизнь.
Глава восьмая. ВКУС ПЛЕНА. ТАЛАНТ ДОКТОРА ШУЙСКОГО
— Будешь, мразь, говорить?
— Больно! — кричал Лука.
— Знаю, что больно. Где ты взял монеты, тварь?
Его даже не стали связывать. Просто бросили на стул, и карлик с обезьяньим личиком начал сжимать плоскогубцами пальцы его левой руки, пристегнутой к столу специальной лямкой. Куда же он попал? Лука не мог понять и буквально терял сознание от страха.
А сидевший на подоконнике Гога повторял с монотонностью испорченного граммофона:
— Мальчик, дай я ему врежу, как надо!
Он уже знал, что его друга Барана уложил именно Лука. Мальчик криво улыбался и покачивал головой. Ему приятно было изводить сразу двоих.
— Где взял монеты?..
— Я уже говорил тебе…
— Вам! Понял, ублюдок? Вам…«Скотина!» — Лука опустил глаза, но на пререкание не отважился.
Я уже говорил… что вытащил их из урны…
— Это не ответ. — Мальчик улыбнулся и взял плоскогубцы. — Будем говорить или будем что?
Лука не успел ответить, не успел издать даже звука, мучитель снова сдавил его пальцы. Боль отозвалась в мозгу, в сердце и даже в животе. И тут же он вспомнил!
— Я вспомнил!
— Видишь, какие хорошие результаты. Говори…
— Отпусти! Не могу… Отпустите!
— Отпустите… его звали Птица. Федя Птица! И монеты его, и пистолет его!..
Лука выкрикивал слова торопливо, теряя всякое достоинство, потому что этот маленький эсэсовец продолжал сжимать плоскогубцами его мизинец.
— Ты знаешь, кто такой Птица?!
— Да не знаю я, отпусти. Какой-то вор…
Лука ничего не мог сделать со своим мучителем, разве что плюнуть ему в лицо. Но тогда он точно остался бы без пальца. А мысли о собственной чести, о достоинстве в этот момент в голову ему как-то не приходили. Единственный доступный способ, который мог избавить его от боли, был обморок. И Лука потерял сознание. Может быть, не столько от боли, сколько от беспомощности и от страха, что боль эта будет бесконечна.