— По личному? — Дежурный окинул взглядом то, что ему было доступно: большие глаза, губы полноватые, шея белая, тонкая, грудь — о такую наколоться в самый раз! К сожалению, все самое интересное было скрыто барьером, разделявшим закон и граждан.
Наталья наконец поняла, что означает неторопливость дежурного, и приветливо улыбнулась. Дежурный смог убедиться, что и зубы у нее не хуже остального.
— Пожалуйста! Мне очень надо поговорить с ним…
— Ох, эти женщины, что они с нами делают! — Дежурный с неохотой оторвал взгляд от Натальи и поднял трубку внутреннего телефона.
— Алло, Егоркин! Никифоров на месте? Пусть сюда подойдет…
Через несколько минут в дежурную часть вошел офицер, подтянутый, плотный, чуть выше среднего роста, с крупными, характерными чертами лица, с глубокими морщинами на лбу. Если бы Наталья не видела его фигуры, уверенные, сильные и легкие движения, она, пожалуй, сказала бы, что ему за пятьдесят. На самом деле ему было не больше сорока.
— Это к тебе гражданочка… — кивнул дежурный на Наталью.
— Это вы наш участковый? — потупившись, спросила Наталья, отступая к двери.
— Вообще-то я не участковый… — Никифоров пристально всматривался в лицо Натальи, точно пытаясь узнать ее, вспомнить.
— Но… у меня действительно личное дело. Не важно, участковый вы или нет.
Никифоров пожал плечами.
— Тогда пройдемте в мой кабинет…
— А не в кабинете можно? — Наталья направилась к выходу, и Никифоров, как бы нехотя, шагнул за ней.
С тех пор, как они с покойным Кулькиным увидели в лифте убитого парня с необъятными плечищами, прошло шесть дней. Потом грохнул тот выстрел из «Жигулей», и Никифоров, прихватив пистолет погибшего приятеля, вынужден был скрыться. По обоим инцидентам были открыты уголовные дела. И оба так и не стронулись с места. В случае с Кулькиным пришли к выводу, что имело место нападение с целью завладеть оружием. Второй случай квалифицировали как мафиозную разборку. Парень тот погибший, амбал, нигде в милицейских реестрах не значился, документов в его карманах не обнаружено. А пистолет системы Макарова за номером таким-то принадлежал к партии оружия, которую Министерство обороны или какие-то иные организации продали в Закавказье: сделки такого рода были не совсем чисты с точки зрения международного права, и поэтому, понятно, «никто ничего более подробно сказать не мог». И, стало быть, оба «дела» должны были стать, выражаясь милицейской терминологией, «висяками», то есть висеть на отделении, на следователе до неопределенного времени.
Никифоров мог быть за себя спокоен. Но спокойствия не было. Напротив, он чувствовал, что его затягивает в какой-то омут, затягивает медленно и муторно, но неотвратимо. Приходя домой со службы, он только и мог сказать своей не венчанной спутнице: