Улицы возле метро «Бауманская» сильно пострадали от перемен. Чешиха же была просто раздавлена, погребена под мастодонтами новых зданий МВТУ. Причем военно-промышленный комплекс, безжалостно поглотивший все и вся, сам теперь находился при последнем издыхании благодаря Перестройке. Громадные полупустые или вовсе не задействованные корпуса лабораторий, цехов, административных зданий производили впечатление чего-то мертвого, инопланетянского.
Лука углубился в дебри этих бездушно-некрасивых грязных громадин, пытаясь определить место, где стоял когда-то их' двухэтажный домишко. Говорил, что он был построен еще при Петре Великом. А ведь здесь был и двор, столик для домино, весь изрезанный, понятно, исписанный именами местных девчонок, были высокие деревья. Одно дерево он вдруг увидел. И узнал его. По нему можно было влезть в окно своей квартиры, что и делал нередко Лука, забывая ключи.
Ему показалось, что и дерево узнало его. Оно сохранилось чудом, забытое, запуганное, полуживое под серой, бесконечно уходящей ввысь стеной.
Лука постоял рядом с деревом. Это был вяз. И он знал, хорошо помнил, как пахла его кора. Но сейчас он ничего не чувствовал, обоняние было настроено на другое.
«Прости, дерево, — вздохнул Лука, — прости меня, я не могу отключиться, чтобы услышать твой запах. Я должен искать!»
Он долго бродил по ущельям среди бетонных громадин. Натыкался на обрубки улиц. Чешихи не осталось. Не осталось и ее кладов! Пора было возвращаться домой.
По уютному когда-то, выделяющемуся своими деревянными особняками, а ныне изуродованному, измызганному Госпитальному переулку он вышел к Яузе. Как и все теперь, она олицетворяла собой предмет запустения, заброшенности. Неопрятные берега, грязь, мусор. Машины, в основном грузовики, проносились с бешеным ревом, точно в каждой из них сидел безумец или угонщик.
Ему оставалось только найти аптеку. Купить снотворного и выпить, отключиться перед домом. А как же Наталья? Ему ведь придется выпить лекарство и просидеть несколько часов где-нибудь в сквере. Если только его не заберут, перепутав с пьяницей.
Здесь, ближе к реке, некоторые улицы сохранились лучше. И дома были те же, только одряхлевшие, без ремонта. Но декорации, разумеется, и здесь сменились из-за множества всяческих магазинов, лавчонок, палаток.
В одной из палаток играла музыка, на крыше мигали огни, хотя на улице был солнечный день. «Безвкусица!» — мрачно подумал Лука и ошибся. Это была не безвкусица, а кич. Над палаткой, в унисон дикой псевдонегритянской музыке, в масть разноцветным, прыгающим и никчемным на солнце огням была и вывеска: «Дешево и сердито — подходи, дорогой!»