Его голос прервался, а на глаза навернулись слезы.
Мы подползли поближе к погибшему врачу. Я осторожно перевернул его на спину. Прядь его светлых волос упала набок, открыв все лицо, и… о ужас! Я смотрел в потухшие глаза… Фрица!
Я молча смотрел на своего старого друга. Мне вдруг показалось, что если я очень постараюсь, то смогу заставить его плотно сжатые губы снова раскрыться и заговорить со мной. Всего лишь каких-то двенадцать часов идет война, мы прошли только несколько километров по России, а я уже потерял одного из своих лучших друзей. Это было уже слишком – слишком много трагических событий для первого дня войны против нового противника, к коварным методам ведения войны которого нам только еще предстояло привыкнуть.
Святой отец опустился на колени рядом со мной и терпеливо ждал, что же я теперь буду делать. Не говоря ни слова и не осознавая до конца, что я делаю, я взвалил тело Фрица на плечо и, тяжело ступая, начал медленно выбираться из лощины по склону вверх. Священник тотчас последовал за мной. Я бережно опустил тело погибшего товарища на траву в саду за крестьянской усадьбой и расстегнул ворот мундира и нательную рубашку. И мундир и рубашка были пропитаны кровью Фрица и во многих местах разорваны пулями, выпущенными с близкого расстояния. Я отломил нижнюю половинку личного опознавательного знака (идентификационного жетона), висевшего на цепочке на шее Фрица, вынул из карманов офицерскую книжку, фотографии, спички и портсигар, завернул все в носовой платок и передал сверток Петерману.
– Мы перешлем все это его родным! – осевшим и поэтому каким-то чужим голосом произнес я, когда мы снова вошли в дом.
В углу кухни была составлена целая пирамида из оружия, которое оставили побывавшие здесь раненые. Я взял себе автомат с полным магазином и еще два запасных рожка, затем, немного подумав, прихватил и две гранаты. Петерману я вручил карабин, а наш кроткий священник, не дожидаясь особого приглашения, тоже взял карабин и повесил его себе на плечо.
– Давайте-ка позаботимся о том, чтобы русские не высовывали носа из своих нор в лесу, пока мы не выберемся отсюда! – сказал я. – И давайте прижучим их так, чтобы они нас надолго запомнили!
На губах юриста появилась ироничная улыбка, и я заметил, как он посмотрел на мою нарукавную повязку с красным крестом, забрызганную кровью Фрица.
– Вы правы! – ответил я на его не высказанный вслух вопрос, медленно стянул повязку с рукава мундира и сунул ее в карман. – Красный крест не сочетается с огнестрельным оружием! Для коммунистов он все равно ничего не значит! В Советской России правила Женевской конвенции не действуют. И я заявляю вам, юрист, что с этой минуты я такой же солдат, как и все вы!