Мы послали за Нойхоффом и Ламмердингом, однако последний пришел один. Отряхнув снег с сапог, он уселся за стол.
– Нойхофф говорит, что не хочет есть! В последние дни он почти ничего не ел.
– Что с ним стряслось? – встревожился я. – Он плохо выглядел, когда сегодня вечером я прибыл сюда.
– Видимо, у него сильный понос, он то и дело выбегает из помещения. Я думаю, именно это так изматывает его! – ответил Ламмердинг.
Что это, инфекция или нервы? – задумался я. Во всяком случае, я решил, что завтра утром обязательно посмотрю, что можно для него сделать.
Тем временем Беккер попытался нарезать хлеб. Хотя он старался изо всех сил, но нож постоянно соскальзывал с горбушки.
– От этого с ума можно сойти, камрады! – воскликнул он наконец. – Даже хлеб здесь замерз!
– Разруби его топором! – мрачно пошутил Ламмердинг.
После ужина я вернулся на перевязочный пункт. Кунцле и Ганс только что привезли на своих лошадках, запряженных в легкие сани, двух бойцов из взвода Больски, оставшихся в живых. У одного из них было огнестрельное ранение легкого, а у другого пуля попала в область таза. Но у обоих раненых были еще и обморожения, которые оказались не менее серьезными, чем их огнестрельные раны. Но сейчас они были благодарны судьбе, что наконец оказались в безопасности. Мюллер разговорился с тем, у кого было ранение таза.
– Принести тебе что-нибудь поесть, Пауль?
– Вы что, знакомы друг с другом? – удивленно спросил я.
– Так точно, очень давно, герр ассистенцарцт! Он почтальон в соседнем городке. Мы с ним пели в одном и том же мужском хоре!
Неожиданно я подумал о Марте. Если повезет, этого раненого завтра или послезавтра отправят самолетом в Германию, и, возможно, он сможет передать ей весточку от меня.
– Послушайте, Пауль, – сказал я, – можете оказать мне одолжение и отправить телеграмму моей невесте, как только окажетесь в Германии?
– Конечно, я смогу это сделать, герр ассистенцарцт!
На обратной стороне медицинской карты раненого я написал:
«Фрейлейн Марте Аразим, Дуйсбург, Бёрзенштрассе, 18
Все отпуска отменены. Отложи помолвку. У меня все хорошо.
Желаю веселого Рождества.
Хайнц».
Вечером этого же дня мне пришлось записать в журнал потерь очень, очень много фамилий: 182 человека убитых, раненых или получивших тяжелые обморожения. День 15 декабря 1941 года оказался черным днем для 3-го батальона. За один этот день мы потеряли больше боевых товарищей, чем до сих пор за всю Русскую кампанию. Но тем не менее «обреченному батальону» удалось блокировать вражеское вклинение и в течение многих часов противостоять атакам, и при этом – слава богу! – большая часть личного состава батальона была еще жива!