У меня мелькнула мысль, что, возможно, я поступил не совсем корректно по отношению к Марте. Но что я мог поделать? Нина потребовала, чтобы медосмотр проходил без свидетелей. Если бы я стал возражать, то это могло бы дать фельдфебелю повод к различным домыслам и подозрениям. В конце концов она была всего лишь очередной пациенткой женского пола, русской женщиной с чарующим взглядом необычных глаз и пленительной улыбкой, вызывавшей у любого мужчины желание узнать, что же таится за ней. Вот и все! Видимо, я уже слишком долго нахожусь в России. А Нина стала частью моей работы. Настало время отправить меня в отпуск на родину. Там я смогу обручиться с Мартой, и Нина будет забыта. Эта Нина с ее развевающимися на ветру волосами цвета спелой пшеницы, с ее неизменным спокойствием, ее немецким рождественским пирогом и мыслями о каждом влюбленном в нее ефрейторе в тыловых деревнях вблизи Малахово.
Без четверти восемь мы уселись у радиоприемника: Ноак, Руди Беккер, Генрих и я. Уже целый час радиоприемник был настроен на волну Франкфурта. Я закурил большую сигару, полученную в подарок от Марты на Рождество, а Генрих заварил чай. Еще утром я поставил свои наручные часы по радиосигналу и теперь постоянно поглядывал на них, считая минуты и секунды. До сих пор я поступал подобным образом только три раза: 22 июня перед началом операции «Барбаросса», 15 июля перед боем под Полоцком и 2 октября во время начала битвы за Москву.
Из радиоприемника звучала музыка, но я не слушал ее. Все мое внимание было сконцентрировано на минутной стрелке часов, медленно двигавшейся по циферблату. Наконец наступило восемь часов! Прозвучал последний аккорд музыки, и мы услышали голос диктора:
«А теперь послушайте увертюру к опере Генриха Зутермайстера «Ромео и Джульетта», исполняемую…»
От разочарования я прослушал имена исполнителей. Я совсем забыл, что перед дуэтом Марты сначала исполняется увертюра. Казалось, что она будет продолжаться вечно, но наконец диктор все-таки сказал:
«А теперь дуэт влюбленных из сцены на балконе для вас исполнят Марта Аразим и доктор Эрнст Фабри!»
Мы услышали несколько вступительных аккордов и удивительно гармоничный хор, потом прозвучало объяснение в любви Ромео и ответ Джульетты. Я был совершенно потрясен, так как каждый звук голоса Марты был точно таким, каким я его помнил. Возможно, последний год так сильно изменил меня самого, что я посчитал, что и ее голос должен измениться. Но он звучал так, словно последнего тяжелого года не было вовсе. Вдруг мне показалось, что я сижу не на командном пункте 3-го батальона по ту сторону Волги, а на своем постоянном месте в Дуйсбургском оперном театре и вижу и слышу, как Марта и наш друг Эрнст Фабри исполняют дуэт на знакомой сцене. С удивительным тактом и способностью проникновения в образ Фабри и Марта придали этой сцене необыкновенную выразительность. Их превосходные голоса звучали безупречно назло огромному расстоянию между ними и нашей маленькой русской избой в выступе фронта под Ржевом.