В дот, где мы сидели, вошел Штольце. У него в руках был большой лист бумаги.
– Вот! – воскликнул он. – Личное обращение фюрера! В конце концов о нас все-таки вспомнили!
– Дай взглянуть! – попросил Кагенек.
Глаза Больски засияли.
– Личное обращение самого фюрера! Вот здорово! – захлебываясь от восторга, воскликнул он.
Он выхватил из рук Штольце большой, похожий на плакат лист плотной бумаги, уселся поудобнее и начал читать текст обращения вслух. Это звучало так, как будто перед нами выступал сам Гитлер.
«Солдаты Восточного фронта!
Когда 22 июня я обратился к вам с призывом отвести ужасную опасность, угрожающую нашей родине, вы выступили против самой мощной в военном отношении державы мира. Как мы сегодня знаем, Советский Союз собирался разгромить не только Германию, но и всю Европу.
Мои боевые товарищи!
Благодаря вашей храбрости за неполные три месяца удалось взять в плен более 2 миллионов 400 тысяч человек,[42] уничтожить или захватить в качестве трофеев более 17 500 танков всех типов[43] и более 21 600 орудий всех калибров.[44] Кроме того, за это время было сбито или уничтожено на земле 14 300 вражеских самолетов…[45]
Мои боевые товарищи!
И вот мы стоим перед началом последней великой и решающей битвы года, битвы за Москву…»
Голос Больски прервался от охватившего его восторга.
– Было бы отлично! – сказал Кагенек.
Глава 11
Последняя битва года
Пороховой дым смешался с покрывавшим землю утренним туманом и накрыл все поле боя мутным грязно-белым саваном, то и дело разрываемым вспышками разрывов вражеских снарядов. Плоская равнина, простиравшаяся перед нами, выглядела призрачно и неприветливо – настоящая долина смерти и мертвецов. Вместе со своим новым санитаром, ефрейтором медико-санитарной службы Шепански, я стоял в пустом, сыром окопе и вслушивался в диссонирующую музыку войны, в удручающую какофонию из тысяч грубых, стальных глоток, звучавшую вокруг нас.
Здесь не было никого, кто бы мог отдавать нам приказы. Я остался один на один со своей ответственностью, и холодный пот ручейками струился по моей спине. Воротник сдавил мне горло, и я расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Теперь я уже сожалел, что прошлой ночью не поддался чувству страха, когда Нойхофф спросил меня, где бы я хотел устроить батальонный перевязочный пункт. Не колеблясь ни секунды, я тотчас ответил: «На высоте 215!» Эта высота находилась за хорошо оборудованными русскими позициями и являлась первой целью атаки нашего батальона.
И вот теперь я смотрел на нейтральную полосу, на участки заградительного огня противника, на минные поля и проволочные заграждения. За ними грозно возвышались вражеские доты и виднелась глубокоэшелонированная система траншей с пулеметными гнездами, снайперами и многочисленными резервами, готовыми в любой момент перейти в контратаку.