Иногда слуги отличали его и подавали ему на стол самого жирного фазана или самую нежную курочку. И вот в один из таких вечеров погасла свеча. И принялся тогда Али аль-Асвари, пользуясь темнотой, опустошать все то, что было перед ним на столе, и действовал он согласно пословице, что «ночь лучше всего скрывает бедствие». Но хозяин догадался об этом — а догадливым он был только в такого рода делах — и сказал:
— Вот поэтому-то короли и не принимают пищу за одним столом с простонародьем!
Рассказывал мне Ахмад аль-Мусанна, что слуги, убрав со стола, сейчас же начинали обрабатывать остатки хлеба: те куски, которые были запачканы, они хорошенько оттирали, а те куски, у которых оторван был какой-нибудь краешек, они подрезали с четырех сторон так, чтобы, глядя на них, никто не догадался, что они обработаны так преднамеренно; часть же тех хлебцев, от которых оставались половинки или четвертинки, предназначалась для изготовления тюри, а другая часть разрезалась на кусочки размером с палец и предназначалась для приготовления некоторых видов жаркого.
Знавал я человека напыщенного, с таким высокопарным выговором и с таким велеречивым слогом, как будто он был воспитан при дворе царя; при этом он отличался большой решительностью, острым языком, знанием скрытых недостатков и тончайших достоинств людей, и был он весьма скор на то, чтобы опорочить их честь и выказать нетерпимость к недостаткам, которые он в них усматривал.
Тюря же у него бывала пегая, часть белая-пребелая, а другая часть рыжеватая. А видел я это не один раз и не два!
Задолго перед этим я собирался попенять ему за это блюдо, приготовление которого он сделал своим исключительным занятием, хотя давать подобные советы не очень-то приятно. Но ради его пользы и из-за внимания к нему я готов был предпринять этот шаг, ибо полагал, что в этом проявилась бы лишь подлинная искренность и высокое чувство братства, но «когда я увидел пегую масть лошади, белые кольца на ногах и белая звезда на лбу утратили для меня цену». И я понял, что лучше всего ничего не говорить и что подобное увещевание — пустая болтовня.
Абу-ль-Хасан аль-Мадаини утверждал, что тюря у Малика ибн Мунзира была пегой. Но, может быть, это и неверно. Что же касается меня, то я видел собственными глазами у того человека то, о чем я буду позже говорить, а это я видел только у него одного и никогда не слыхал, чтобы что-либо подобное было у кого-нибудь другого.
Мы вовсе не хотим приводить имена наших друзей, которые не таят своей скупости, равно как и тех, которые скрывают ее. Когда идет речь о друге, мы не называем его имени из-за уважения к нему и по долгу дружбы. Когда же речь идет о ком-нибудь другом, то мы не называем его имени, ибо его хранит Аллах, и потому еще, что на нас лежит долг по отношению к людям его положения. Иногда же мы называем и имя друга, если он принадлежит к числу тех, которые сами часто подшучивали над своей скупостью, и если мы видели при этом, что, острословя на этот счет, он пользуется своим остроумием как средством для прикрытия своего порока.