Покорно взял ее, потом и крышечку, закрыл, вернул Лехе. Андрей снова приник к окну, закрыл глаза, откинулся на сидении.
Черт, волнуюсь за него, и помочь ничем не могу. Это бесит до ярости. Сжал кулаки, насупился, уткнулся в другое окно. Так и доехали до самого кладбища, того самого, где и моя мать похоронена. Доехали без приключений, отчего я поменял свое мнение о водительских способностях Лехи, но лишь на самую малость.
— Выгружаемся, — спокойно сказал, вылез из машины.
Я последовал его совету, вышел, обошел эту громаду, встал напротив окошка, к которому прижался Андрей. Глаза открыты, какие-то стеклянные, то ли отсюда так кажется. Постучался к нему. Леха рывком отодвинул меня в сторону, открыл двери, вытащил Андрея, совершенно трезвого и мрачного.
Уже втроем посмотрели на кладбищенские ворота. И почему снова на ночь глядя.
— Пошли, — выронил тихо Леха, приобняв Андрея, поплелся прямо, я хвостиком за ними, оглядываясь по сторонам.
Мертвецки тихо, даже ветра нет. Ну и атмосфера. У Лехи оказался фонарик, хотя бы ноги не переломаем. И снова в тишине дошли до одной из могил, я даже не понял, как добрались, на каком расстоянии эта от моей матери.
Леха поставил Андрея напротив могильной плиты с двумя фотографиями. Совместная? А сам уселся на скамейке сбоку.
Стою рядом с Андреем. Зябко, вряд ли от вечернего холода, и мерзко на душе от своих эмоций. Хочется сгрести Андрюху в охапку и свалить отсюда подальше. Смотрю на него: лицо каменное, все так же напряжен, а глаза ледяные, с толикой гнева.
— Все? — грубо и очень громко спросил он. — Пришел. Увидел. Могу идти?
— Кира, стукни его за меня, — любезно попросил Леха, даже не взглянув на брата.
Андрей снова фыркнул, собрался сбежать, но я схватил его за руку: не мог позволить ему просто так уйти. Сам прикован к земле, смотрю на фото его родителей. Красивые. Улыбаются. Глаза добрые. Видимо, хорошими людьми были.
— Отпусти, — зло прошипел Андрей.
Не хочу с ним ссориться, но он не прав. Нельзя так. Нельзя.
— Помнишь их? — с грустной улыбкой у него спросил, вызвав еще большее раздражение. — Я свою мать почти не помню.
Взгляд изменился. Он спрашивал, точнее, пытался как-то узнать о моей матери, но я жестко пресек тот разговор. Сложно о таком говорить. И ему, и мне.
— Мы любили в походы ходить, — тихо так, еле слышно, смотря мне в глаза.
Знаю, тебе больно. Мне тоже. До сих пор. Даже за тебя. Словно одно сердце на двоих. Чувствую твою печаль, муки совести. Поднял медленно руку, положил ему ладонь на грудь, чем серьезно смутил.