5. Ты пытался себя убить?
Не знаю, сколько мы вот так лежали. Но мне не становилось легче, только беспокойнее. Я о многом хотел спросить. Хотел понять, что происходит, почему Андрей так себя ведет. Однако боялся. Сейчас я чувствовал, что нельзя лезть ему в душу. Сам хорошо помню, как вел себя накануне даты смерти матери. Даже лишь при одной мысли об этом становится нехорошо, тревожно в душе. Он тоже чувствует подобное. Когда мне говорили о матери, я злился и готов был послать всех куда подальше.
Нельзя сейчас. Нельзя. Должен просто поддерживать его. Быть рядом. Он и обнял меня, скорее всего, по-братски, просто ищет защиты. Да! Вот и все. И не надо придумывать всякую хрень!.. А чушь мелет, потому что злится на всех и вся, а в первую очередь на самого...
— Ты пытался себя убить?
Вопрос не в бровь, а в глаз, или даже под дых. Все прежние мысли просто разбежались в страхе. Осторожно посмотрел на Андрея. Он все так же в потолок.
— Ну, я чудил без баяна и вечно встревал куда-то, — честно признался я, не собираясь что-то утаивать и ожидая от него того же. — Вряд ли намеренно, просто тормоза слетели. Хотелось… исчезнуть хотелось.
— Вот и мне хотелось, — согласился он с хрипотцой в голосе. — Так хотелось, что меня брат из петли вытаскивал.
Вот оно что… Я не был удивлен, даже знал, что услышу нечто подобное, но все равно вздрогнул.
— Он за это меня и побил в первый раз, а потом у него вошло в привычку меня запугивать, чтобы я не натворил чего.
— Почему говоришь это только сейчас?
— Не знаю. А когда должен был?
— И то верно.
Снова замолчали, размышляя каждый о своем.
Я ведь и правда ничего не знаю. Все, что могу, быть рядом, пытаться понять…
— Я ведь помню почти все, — снова начал разговор Андрей. — Это я родителей из машины вытаскивал. Точнее, пытался. Потом мужик этот, что виноват был, помог. Крови столько… И лица… лица помню. Искаженные, какие-то ненастоящие, будто они оба… маски надели.
Лежу, сжимаю кулаки. Хоть ногти и коротко стригу, они все равно врезались в ладони, но чувствую это как-то приглушенно.
Андрей не заикался. Вот что беспокоило больше всего. Я не знал, зачем он мне это рассказывает, но чувства свои он не выдал даже сейчас.
— У меня тогда ни слез не было, ни криков. Я на дороге сидел, держал мамину голову. А у нее руки не было, представляешь? И глаза открытые, а один пустой. Тело исколотое, изуродованное. Что бы ты чувствовал на моем месте?
Голос пустой, без эмоций или даже с потаенной издевкой. Почему его забавляет наш разговор? Пытается объяснить мне, что я не смогу понять его боль? Конечно, не смогу. Это невозможно! Мы ведь разные! И ситуации у нас разные!..