- Собственно, мне по сану надлежит в супруги целомудренницу брать...
- Каку таку целомудренницу? Девку, что ли? Навряд которая пожелает, подмигивали друг другу, смеялись мужики.
Солдаточка Анисья повела поповское хозяйство превосходно. Мужики вразумляли ее:
- Смотри не подгадь, Анисьюшка! Ублажай попа всячески... Золотой нам достался священник! Прямо - клад.
И потекла попова жизнь в довольстве, в холе.
Так прокатился длинный год, опять легла зима. Отец Макарий отрастил изрядное брюшко, стал осанист корпусом и взглядом. У Анисьи Иннокентьевны от сладкой, сытной пищи тоже округлилось чрево, и бог даровал ей дочь. Крестьяне отнеслись к ней с полным уважением, начали без ухмылки величать Анисью "матушкой".
Священник проводил дни в больших трудах, достатки его незримо множились.
Как-то матушка расхвастывалась бабам про попа:
- Он шибко набожный, он даже чудо может сделать. Чирей у меня, родные мои, повыше коленки был; поп благословил, дунул, плюнул - и прошло.
Бабы сразу же поверили, и отец Макарий действительно с тех пор начал помаленьку чудеса творить: у кого живот дуновеньем излечит, у кого зуб заговорит, лихоманку снимет, из трех же кликуш, трех толстобоких теток: Дарьи, Марьи да Лукерьи, что в церкви кукарекали, великими молитвами изгнал дьявольских нечистиков.
И все больше укреплялась вера в отца Макария, все туже становился кошелек его, а матушка, осиянная славой своего владыки, вновь принялась усиленно полнеть. Валом валило счастье отцу Макарию. Но враг рода человеческого, как известно, никогда не дремлет, он рыщет на земле, "иский, кого поглотити" вместе с сапогами.
И вот на рождестве, после обедни, когда праздничный народ разошелся по домам, последним вышел из храма и отец Макарий. Когда, постукивая посохом, священник величественно пересекал сумеречную паперть, вдруг словно громом:
- Стой!..
Священник вздрогнул и остановился. От мрачной, сырой стены отделилась огненного цвета борода, широкие плечи, два жадных, с волчьим блеском, глаза, и все это вплотную придвинулось к священнику. Отец Макарий обмер, словно мертвеца увидел перед собой.
- А, батя! Здравствуй, с праздничком...
Отец Макарий отпрянул и затрясся так, что дрожал весь пол, и паперть от его дыхания гудела.
Был предрассветный час. В мглистом небе звезда стояла. Проснувшийся на березе ворон каркнул, взмахнул крылом, и, как лебяжий пух, посыпался с ветвей куржак.
Рыжий верзила, страшный, оборванный, сутулый, емко шагал рядом со священником, поскрипывая снегом. Фигура отца Макария стала жалкой, пришибленной.