Ноги у меня подкосились.
Я смотрела на кошку, а видела клетку, в которой её принесли. Тонкие, но исключительно прочные прутья, золотистый блеск… И невозможно было сдвинуться с места, сделать шаг в библиотеку или дальше по коридору — до тех пор, пока автомобиль не столкнулся с книжными полками; желтоглазая Эмбер с воплем взбежала на самый верх, цепляясь когтями за ветхие корешки.
Дубовый венок всего за день ссохся и почернел. Я приказала Юджинии выбросить его, но тщетно. В спальне всё равно стоял отчего-то призрачный запах истлевших листьев. Ночь снова пролетела без снов, в тишине и вязкой темноте. Меня это мучило, но — вот парадокс! — в то же время изменять ничего не хотелось.
— Как человек, который сам себе завязывает глаза, чтобы не увидеть чего-то страшного, — пробормотала я, когда Юджиния укладывала мне волосы.
— Простите, миледи?
— Пустое, — улыбнулась я механически, глядя на своё отражение. Из-за скудного освещения веки выглядели синеватыми. — Глупые мысли вслух.
О происшествии на балу газеты не обмолвились ни словом.
«Ах, да, Фаулер ведь теперь не пишет статьи», — подумалось вдруг, и по спине пробежала дрожь: ещё один человек, бесследно пропавший из моей жизни. Не то чтобы я скучала по нему, конечно…
Неожиданный визит Мэтью утром третьего дня после маскарада показался абсолютно бесцельным. То, что маркиз пока занят и не может сам уделить мне время, и так было ясно. Устное поздравление? Почти те же самые слова значились на карточке, приложенной к подарку. Извинения за неприятности, доставленные Особой службой из-за Финолы Дилейни? Скорее, просить прощения следовало у миссис Перро.
Так что же ещё?..
— Вы выглядите рассеянной, леди Виржиния, — осторожно заметил Мэтью.
— О, это из-за погоды. Который день метель, — отделалась я отговоркой, размышляя, как бы деликатно разузнать, нет ли у маркиза на примете водителя. Добираться в «Старое гнездо» в кэбе, не вызывая неудобных вопросов, становилось всё сложнее…
Мэтью настороженно склонил голову:
— Вы можете на меня положиться в отсутствие маркиза Рокпорта — так же, как на него самого или даже больше, — и добавил уже на пороге: — Вы не похожи на себя, леди Виржиния. Как будто оцепенели от холода… Может, правда из-за погоды. Давно не было такой суровой зимы.
«Оцепенела».
Я зацепилась за это слово, как цепляется тонкое кружево перчатки за вычурный перстень, когда в толпе двое случайно соприкасаются руками. Потянулась нитка ассоциаций — тревожащая, жёсткая, напряжённая.
«Оцепенела» — значит остановилась. Обратилась в лёд или камень, обрекла себя на медленную смерть на холоде, потому что жизнь подчас — это стремление, иногда бесцельные метания. Но никогда — равнодушный покой.