Он поднял сырой воротник и, сгорбившись, выскочил под туманно-мелкую морось, шлёпая по лужам — маленький серо-коричневый детектив в сизо-сером городе.
— Дорогая племянница? — послышался утомлённо-сладкий голос.
— Сейчас, — вздохнула я и закрыла дверь. Нужно было пересказать новости Клэру и выслушать его соображения, а затем вернуться в зал — и блистать до самого вечера, чтобы ни один свидетель не заподозрил, что у меня выдалась нелёгкая неделя. Значит, придётся много смеяться, шутить и, вероятно, придумывать какое-нибудь весёлое развлечение для гостей.
И всё же, что не так с историей Эллиса?..
После череды кошмаров ко сну я отходила, как отправляются на войну — решительно, в полной боевой готовности и с предчувствием, что можно и не вернуться. Любимые сорочки нежных цветов казались неуместными. Право слово, хотелось облачиться во что-то вроде мужского костюма Паолы из тех времён, когда она была ещё мистером Бьянки, брызнуть на запястья и шею горьковатых, резких духов, зачесать волосы а-ля «леди Вайтберри против правил» и торжественно возлечь на кровать… непременно с револьвером под подушкой.
Глупость несусветная. Подумав, я отмела всё — кроме револьвера, который завернула в плотную ткань, дабы не запачкать постель.
За окном по-прежнему свистело и хлюпало — ветер вслепую шарил мокрыми руками по крышам, сбивая нерасторопные флюгеры. В звуке этом слышались мне отголоски далёкой реки, и чем дальше, тем громче и отчётливей они становились. Разум неумолимо влекло туда, на невидимый мост, к плеску волн о набережную…
…Встаю, не выдержав напряжения; иду наугад. Стены спальни со скрежетом смещаются, открывая проход — длинный, узкий, извилистый. Под босыми ступнями — сырые каменные ступени, и каждый острый скол воспринимается болезненно ясно. Ночная сорочка быстро пропитывается влагой и липнет к ногам.
— Нет, — бормочу. — Так не годится.
Первыми появляются ботинки — весьма тяжёлые, удобные и совершенно не женственные. Непрактичную сорочку сменяют тесноватые брюки, рубашка, жилет и сюртук. Шляпа-котелок прижимает вьющиеся от влаги волосы; горло ошейником сжимает шёлковый платок, а руку оттягивает тяжесть револьвера. Мой костюм — помесь маскарадного одеяния Крысолова и мужского наряда, в котором я отправилась когда-то в театр Мадлен. Это позволяет чувствовать себя уверенней, почти как в доспехах, но есть тут какая-то неправильность.
Ступени вдруг начинают задираться вверх, стена под правой рукой обрывается. Тайный ход выводит к мосту. Кругом неоднородный, рыхлый туман цвета прокисших сливок. Реку, впрочем, не видно; только изредка мелькают в разрывах окошки чёрной воды, и там отражаются звёзды и луна, всякий раз в новой фазе.