— А не скажете ли Вы, — очень вежливо обратилась я к местному монаху, уже полчаса бубнившему, что во время службы посторонним находиться на территории монастыря запрещено, — а не скажете ли Вы, куда перевезли скульптуры Антокольского из этой…
- Не знаю я никакого вашего Антокольского, — оборвал меня на полуслове монах, зыркнув глазом, — а находиться посторонним на территории во время… и т. д., и т. п.
«Рост количества монастырей и церквей в наши дни, — примерно так писал умнейший человек прошлого француз Виктор Гюго в романе «Отверженные», — свидетельствует лишь об упадке государства». Да с цитатником Гюго к нашим властям не подъедешь…
Когда неулыбчивый монах не дал мне посмотреть в глаза печального Иисуса, я еще раз пожалела, что не наделена способностью ни испепелять взглядом, ни проходить сквозь камни…
Судя по тому, что происходит на родных просторах и в головах наших государственных управителей в отношении религии, очень скоро на Руси будет введено принудительное или насильственное крещение… Как некогда, в конце X века, князь Владимир загонял киевлян в Днепр, а потом послал Добрыню в Новгород приводить к истинной вере язычников-новгородцев «огнем и мечом». «Огня и меча» в наши дни в прямом смысле может и не быть, но черные списки нехристей, не постящихся, как наипервейшие госчиновники, стукачество на не выказывающих должного почтения к ликам и благостным лицам священнослужителей, решающих политические и государственные проблемы (а ведь церковь законом отделена от государства!), освящающих депутатские бани и пр., - войдут в обиход и станут неотъемлемой частью напряженной жизни россиян XXI века.
Нет, не найти нам золотой середины — чтоб не шарахаться от одной крайности в другую: сначала взрывать храмы, расстреливать священников, а потом с помпой и под истошные вопли неофанатиков строить новые, холодные дома Бога, вместо больниц, приютов и библиотек… Отличный, между прочим, сюжет для очередной фантазии. Надо бы подумать.
(…Последняя моя попытка свидеться 19 февраля 2002 года со стоящим в нише странным Спасителем закончилась неудачей: всю территорию Донского монастыря перегородили металлическими заборчиками с угрожающими табличками «Проход запрещен». Охранники, выслушав мою просьбу пропустить к Христу, терпеливо объясняли: «Не положено. Говорят, когда снег растает… Когда весна наступит. Сейчас никак нельзя. И фотографировать нельзя. Только с разрешения Наместника». — «Да мне бы на минуточку», — вяло продолжала я терроризировать стражей монастырского покоя, краем глаза наблюдая за двумя смешливыми монашками… Трое теток с. бесноватыми глазами носились от одной церковной лавки к другой, вырывая друг у друга из рук какую-то бумажную иконку. Кусты монастырских роз, укутанные по случаю зимы мешковиной, напоминали расставленные в некоем тайном порядке чьи-то отрубленные головы… Как поступила бы я, окажись на месте Отца-Наместника? Если бы вот так приперлась ко мне какая-нибудь обуреваемая сомнительными идеями обнародовать любимую скульптуру дамочка? «Конечно, конечно… — сказа-га бы я и не думая ставить всякие перегородки-загородки на монастырских тропах, — проходите, дочь моя! Запечатлевайте образ Спасителя нашего, донесите его до страждущих этого дивного света! Да снизойдет на них благодать…» (или что-то в этом роде, за правильность выбранной лексики не ручаюсь, но настроение должно быть именно таким). Вот если скажет так священник, тогда можно считать, что он отработал свое звание «ловца душ человеческих». В противном случае — считайте, что десяток-другой душ возможных истинно поверивших он отпугнул от Храма и дела своего.)