Великий магистр велел слуге найти великого комтура, великого маршала и казначея и сказать, что брат Ульрик просит братьев к себе.
Держа в руках столь важное письмо, он стал прохаживаться вдоль окон, поглядывая на красные стены Верхнего замка, на башни Мостовых ворот, на мост через Ногату, по которому тянулся в крепость какой-то обоз. На доступных его взгляду улочках стояло густое движение рыцарей; отряд братьев, накрытых белыми плащами, двигался к воротам; по стенам ходила замковая стража.
Господь помог возвести эту твердыню, равной которой нет во всей Европе, думал Ульрик фон Юнгинген. Что здесь было, пока Орден не принес сюда свет истинной веры? Глухие леса, убогие избы поляков и собачьи конуры пруссов, молившихся на каждый куст. Полтора века неслыханным усердием братьев создавалась на этих землях цивилизация. Не счесть жертв, которые понес Орден, озаряя светом Христова учения замшелые души. Но скота легче обучить почитанию святого креста, чем упорного язычника. Полтора века трудились братья, и то не все плевелы преданы очистительному огню. Что ж говорить о Литве, принявшей крест па нашей памяти. И кто крестил? Кто кропил святой водой? Где брали эту воду? Один язычннк брызгает на другого водой, которую подают ему русалки, и надевает крест. Скоморошество, мерзкое надругательство над муками Иисуса. И смеют замахиваться на Орден рыцарей черного креста девы Марии, па Орден, который бился за гроб господень в святой земле. Неблагодарные свиньи с короткой памятью. Разве забыл Ягайла, кто помог ему вернуть великокняжеский престол, когда старый пес Кейстут изгнал его сидеть в Витебске? Кости бы его давно растащили волки, если бы Орден по вечной своей милости не оказал помощь, если бы не стали возле него хоругви великого Конрада Валленрода и войско ливонского магистра Вильгельма Фримерсгеймского, А Витовт? Кто оказал ему приют, когда он бегал, как бездомная собака, и вот здесь, у стен орденской столицы, выл, прося миску похлебки и кров. Сколько славных рыцарей отдало свои жизни, чтобы сделать из языческой собаки христианина, победить его несметных врагов! Разве не проявил Орден величайшей щедрости, когда послал ему братьев и рыцарей брать Смоленск? Разве не прощал подлые измены, убийства братьев, разорение замков и крепостей? Как может быть христианином существо, которое в насмешку над спасителем трижды меняло веру, принимая крест то здесь, в Ордене, то от недоверков с Белой Руси, то в Вавеле от полоумных польских ксендзов?
3
67
Лишь неизбывная жалость создателя могла уберечь такого ублюдка от разящих стрел архангела Михаила, только надежда на осознание мерзейших грехов и полное раскаяние. Но когда вместо слов мольбы о прощении грязные уста извергают угрозы Ордену, Ордену, который опекает, как мать, сама пресвятая дева Мария, когда гнусный язычник брызгает ядом на пергамин, что «он выступит со жмудинами на пруссов и огнем и мечом погонит немцев к морю, чтобы потопить их всех в соленой глубокой воде», то разве неясно желание господа раздавить взбесившуюся змею? Вот оно, не терпящее задержек желание господне, откровенно выражено оно в письме, ибо не прямы, не просты его знаки, только тем доступно их узнавать, над кем витает милость, благость, защита творца. А разве могут быть угодны небу сонмы татар, осажденные в Гродно, в Лиде, в Троках, под Слонимом, вблизи святых орденских земель. Разве не раздражают чувства спасителя тлетворное дыханье язычников, их чавканье, когда они жрут дохлую конину, их хрюканье, когда онп, подобно упырям, сосут кобыльи сосцы? Был ли пример в истории, чтобы христианский князь населял свои земли этой нечистью, кормил их, поил, терпел пх горготапье? Не было и не может быть! Христианский князь поспешил бы поднять топор и рубить, рубить, сечь, жечь, толочь. Только язычник способен сносить столько тварей, не знающих спасительного знака креста. А язычника умиротворяет одно средство — меч!