Но чем разнится от него Ягайла? Личиной. Узором короны, которой жадные, загребастые поляки прикрыли бесовские рога, чтобы умножить свои земли. С кем поведешься — от того наберешься. Теперь и полякам отшибло память, забыли свои же клятвы, обещания, честные слова. Но разве не их король Казимир заключил с великим магистром Людольфом Калиш-ский мир, по которому все Поморье, как этого хотел бог, отошло к Ордену? Или уже ни о чем не напоминают полякам могнлы, в которых тлеют кости их предков с тех дпей, когда, исполняя божыо волю, Орден сровнял с землей Гнезно, Серадзь, Бреславль? Так напомним, нам нетрудно, повторим. Разве смели они задумываться о войне, когда Орденом правил великий Винрих де Книпроде, никогда не мешкавший обнажить меч. Нет, мир вреден для славян. Если их не бьют, они считают, что их боятся. Покойный брат Конрад, пусть спокойно спит праведным сном, совершил непростительные ошибки. Можно ли было проявлять столь ангельское терпение, какое проявил он, спокойно наблюдая растущую наглость вековых врагов Немецкого ордена. Сколько великодушных уступок сделал Орден, надеясь делами добра смирить буйный нрав поляков. Разве Орден не отдал им за бесценок, буквально даром, Добжинскую землю? Тщетно, все тщетно. Как ненасытный зверюга, захватив палец, жаждет откусить руку и дорваться до туловища, так и они, получив Добжин, намерились проглотить Поморье. А после того балагана, который богохульственно был назван крещением Литвы, господи, стыдно вспоминать такое насмеяние, разве не литовцы с поляками стали визжать под стук своих бубнов, что тевтонскому Ордену уже нет дела на этих землях, что Орден должен выселиться в Дикое поле, нести крест татарам, как прежде нес пруссам.
О, тупоголовое язычество! По их мысли, достаточно размазать по лбу каплю грязной воды, упавшей с гнилого кропила, чтобы отмыть вековые грехи дружбы с лешими и водяными, поклонения кострам, дым от которых выедал светлые очи спасителя и его апостолов. Века грешили, века и очищаться, молясь па крест, который держит Орден. Сама мысль избавиться от соседства с богоугодным Орденом есть страшное кощунство. Ибо каждый добрый христианин всю свою жизнь гордится и завещает гордиться своим детям, если бывал на святых, мечом отвоеванных у пруссов орденских землях. Известно, от кого отбивается христианин, сотворяя крест, и понятно, кому крест ненавистен. Разве не Ягайла перед тем, как ступить за порог, трижды поворачивается на одной ноге подобно бесу, или же не он вместо молитвы сплевывает через плечо на созданную богом землю? И услышится ли господу молитва, которую полуверок пробормочет на языке схизматиков, потому что ни одному христианскому языку не обучен? Как лопотал по-русски, когда садился на польский трон, так и по сей день лопочет, запомнив, может быть, только польские названия каши, мяса, пирогов, чтобы без промедлений на перевод набивать ненасытную утробу. А что доброго он мог впитать с молоком своей матушки-недоверки, тверской княгини? А что, тем более, впитал Витовт, когда припадал к груди язычницы Бируты, единственно умевшей кидать по-лепья в костер, у которого грелся их лохматый Знич *. И вот