Теперь Аделаиде надо точно знать: этот дедушка ещё там? Он тогда не заболел на морозе? И ещё очень здорово вот что: если в цирк идти с дедой, он обязательно даст тому дедушке хоть немного денег. Обязательно! А может, сейчас прямо и спросить, нет ли у него лишней пары перчаток?
– Деда! – Лезет она целоваться. – И в зоопарк зайдём?
– Зайдём, если хочешь, но больше половины зверей будет в зимних вольерах, и ты их не увидишь.
– Ну и что?
– Ни-че-го! – Передразнивает её дед и щекочет шею.
Аделаида визжит и делает вид, что собралась его укусить. Дед «пугается», обоим смешно до ужаса. Белый бант в синий бархатный горох съезжает и чёрные как смоль волосы Аделаиды рассыпаются по плечам.
Вот сколько я на тебя смотрю, – говорит дед, снова осторожно пытаясь собрать пучок тяжёлые, прямые пряди, – не устаю любоваться твоими волосами – какие они у тебя красивые!
– Мама говорит, что я вся красивая, – перехватывает у деда бант Аделаида.
– Это безусловно, безусловно… – дед, наконец, направляется к двери, чтоб покурить.
– Деда… а… а у тебя есть лишние… ну пускай хоть совсем старые перчатки?
Вырезанные гланды давно зажили. Бегать и играть было можно. Только куда бегать и с кем играть? Да и бегать-то, в общем, уже не получалось. Ноги не слушались, руки были какими-то неловкими. Играть уже просто не приглашали. Нет, приглашали, конечно. Иногда. Это когда в команде не хватало игроков. Только лучше б, правда, не приглашали, а то вроде как человек есть, а толку с него нет. Даже ещё хуже – этот человек портит всё: и играть не умеет и мама его постоянно прерывает игру, поминутно отзывает члена команды и щупает ему спину, не вспотела ли? Если немного вспотела, то мама суёт под одежду омерзительное крахмальное полотенце, которое сдирает кожу, и потом она несколько дней чешется. Полотенце суётся, чтоб «мокрая» майка «не касалась спины» и не создавала благоприятные условия для простудных заболеваний. Так и рассекала потом по двору Аделаида: с огромным тёмным пятном на спине и с похожим на страшный горб Квазимодо банным полотенцем, шевелящимся при каждом шаге. Если она просто сидела с детьми, то есть не могла вспотеть, мама всё равно её вызывала, отрывая от игры, и щупала. Казалось, маме просто доставляет удовольствие прерывать игру, чтоб обратить на себя внимание детей, чтоб все знали, кто здесь главный! Всё это было бы не так ужасно, если бы Аделаида после операции хоть чуточку похудела! Вопреки всем обещаниям мамы и папы, типа, немного потерпишь, гланды вырежут, ты сможешь бесшумно дышать и бегать как все дети. Дышать она научилась с закрытым ртом, но выросла и стала как будто ещё толще и неуклюжей. Так и ковыляла она теперь по двору, переваливаясь с ноги на ногу – толстая маленькая девочка с живым мокрым горбом на спине. Когда её брали в «жмурки», то тут же обнаруживали и застукивали, потому, что с водящим надо бежать наперегонки и обогнать его, чтоб первым «застукаться». Откуда столько счастья хоть кого-нибудь обогнать?! Разве что Индиру Козлову в коляске, которую родители совсем недавно для чего-то купили в магазине. В «ловитки» – ловили моментально, в «птичке на дереве» – она не могла влезть ни на одно дерево. Разве что встать на пенёк. Но пеньков во дворе не было. Зато Аделаида, если видела внизу на стволах деревьев тощие зелёные побеги, всегда очень радовалась и всячески их оберегала, в надежде, что когда-нибудь они вырастут, превратятся в настоящие ветки, и тогда она сможет почти без усилий залезать на это дерево. Когда в очередной раз, рискнув, Аделаиду брали в игру и, естественно, проигрывали, то совершенно справедливо почти по-дружески говорили: