Во-первых, кто-нибудь немедленно сообщил бы, что Игорь Семенович Прутков — не потомок Козьмы Петровича Пруткова, а по некоторым сведениям и не однофамилец последнего. Во-вторых, было бы с легкостью доказано, что автор пытался объять необъятное, но не преуспел в этом. В-третьих, некоторые критики, блистая эрудицией, рассказали бы то, что автор упустил в своем труде по части раскрытия историко-литературного подтекста сочинений Козьмы Пруткова. В-четвертых, автора обвинили бы в неуместных отступлениях от строгого академического стиля и в творческой несамостоятельности. В-пятых, вспомнив о безупречном чувстве меры у Козьмы Пруткова, нашли бы, что автор им не отличается, так как ворошит то, что следовало бы давно забыть...
Короче говоря, не совсем отказавшись от сотрудничества И. С. Пруткова, мы решили не подвергать его тяжким испытаниям и взять на себя весь груз упреков и обвинений.
Творческую судьбу Козьмы Пруткова иначе как счастливою не назовешь.
Вот ты, читатель, обронишь иной раз мудрую фразу: «Что имеем — не храним; потерявши — плачем», и
сам того не знаешь, что повторил ее вслед за Козьмой Прутковым.
Ты жалуешься, что у тебя остался «на сердце осадок».
Ты оправдываешь неудобство от какого-нибудь новшества словами: «Новые сапоги всегда жмут».
Ты предупреждаешь: «Держись начеку!»
Ты поучаешь: «Лучше скажи мало, но хорошо».
Ты рассуждаешь: «Все говорят, что здоровье дороже всего; но никто этого не соблюдает».
А о Козьме Пруткове не думаешь!!!
Разве что, заметив: «Нельзя объять необъятное», добавишь: «как сказал Козьма Прутков». Да и то не всегда.
А многие ли писатели прошлого и настоящего могут похвастаться таким глубоким проникновением в родной язык плодов их творчества?
Другое дело — где собирал писатель эти плоды. В народе, разумеется. И обогатив народную мудрость художественной формой, он возвращает ее народу в виде афоризмов, стихов, пьес, рассказов, романов, предисловий, заявлений и деловых бумаг.
Литературная деятельность Козьмы Пруткова протекала в пятидесятые — начале шестидесятых годов XIX века, в период острой политической и литературной борьбы. И хотя Козьма Петрович Прутков, в силу служебного положения, особенностей творчества и некоторых свойств своей личности, предпочитал стоять «над схваткой», он, как утверждает один из его близких друзей и биографов А. Жемчужников, «удостоился занять в литературе особое, собственно ему принадлежащее место».
Козьма Прутков превзошел своих предтеч и современников: Рудого Панька, Ивана Петровича Белкина, Ивана Чернокнижникова, Конрада Лилиеншвагера, Якова Хама, Аполлона Капелькина и других по разнообразию жанров, в которых он работал. Стихами он писал басни, эпиграммы, лирику, баллады. Не чужды ему были драматические жанры: комедия, водевиль, драма, мистерия, естественно разговорное представление... В его прозе можно усмотреть автобиографический, публицистический, исторический и эпистолярный жанры. Он писал полемические статьи и проекты. И наконец, своими афоризмами прославился как философ.