Сожалел ли я о чём-нибудь? Да, как и всякий нормальный человек. Но я примирился с собой и своими грехами. И не выстрелил я в себя тогда совсем не потому, что цеплялся за свою действительно никчёмную жизнь… Нет, вовсе не поэтому.
Просто пока я жив, у меня есть шанс хоть как-то… нет, не исправить, но слегка загладить или искупить совершённое. Мне не вернуть погибших, но я могу хотя бы сделать их смерти ненапрасными. Правильно ли я поступаю, продолжая убивать? Я думаю, что да, но могу и ошибаться – нельзя исключать и такой возможности…
И да, я ошибался – у меня нет права судить. Но у меня есть право принимать решения – плохие ли, хорошие ли, но решения. А потом пытаться разобраться с их последствиями. А пустить себе пулю в лоб до этого момента – трусость. Так что, полковник Коннорс… Фрэнсис! Если вы меня сейчас слышите, то знайте: вы – трус. Трус, потому что застрелились не от груза пережитого, а от страха пережить ещё больше.
Я нащупал в кармане горсть найденных мной всеми правдами и неправдами армейских жетонов и рассыпал их перед собой. Они упали на песок, и передо мной тотчас же появились мои парни, словно живые.
Григорий, Си Джей, Кирк, Юрий.
Они смотрели на меня без всякой злобы, разве что с лёгкой укоризной, и молчали. Слова были не нужны – мне незачем было вкладывать в их уста слова, что я не могу сказать себе сам, а могу услышать лишь от других.
– Я по вам скучаю, ребята, – слегка виновато улыбнулся я, доставая «беретту» полковника. – Я дурак, да? Подвёл вас и себя под черту… Столько всего натворил… Но надеюсь, сегодня всё это кончится. Я так устал… Ребята, вы простите меня?
Где-то высоко в небе родился тяжёлый гул реактивных двигателей, и элитный район Эль-Кувейта – так и недостроенный «Шёлковый остров» с «Башней 1000 и 1 ночи» – в центре утонул в десятках взрывов.
С неба валились десятки и сотни бомб – обычных фугасок и мощных объёмно-детонирующих, спускающихся на парашютах и ровняющих целые кварталы. Ветер доносил до меня смрадный дым горящего напалма и чесночный запах белого фосфора.
Стена взрывов шла с востока на запад и приближалась ко мне.
Я снял пистолет с предохранителя, взвёл курок, приставил ствол к правому виску и закрыл глаза.
Простите меня за всё.
Я нажал на спусковой крючок.
Я меланхолично брился, стоя перед запотевшим зеркалом.
Провалявшись две недели в госпитале, я на удивление быстро вернулся в строй. Единственной серьёзной проблемой оставалось то, что я не помнил ничего из того, что произошло со мной за предыдущий месяц. Последнее чёткое воспоминание – я вместе со своими ребятами сажусь в «чинук» с экипажем из трёх клоунов, и мы летим в сторону Эль-Кувейта.