Я бродил по улице больше часа, продрог, проголодался. Было искушение зайти в булочную, выпить горючего кофе с молоком и бубликом, но я побоялся, что увидит кто-нибудь из соседей по дому и скажет, что меня не кормит жена. Я всегда боялся злых языков. Даже когда ты бывала кругом виновата, я не только сам не жаловался, но и другим не позволял осуждать или критиковать тебя.
Домой я вернулся с неприятным ощущением того, что впустую потратил время: ничего не придумал, не решил. На кухне я обнаружил сковородку с горячими макаронами и котлетой, обрадовался, съел, попил чаю, и, когда закурил сигарету, мне показалось, что ничего такого, выходящего из ряда, не произошло. Ну, не поняли друг друга, погорячились — можно ведь и объясниться. Ты сидела за столом над своими выкройками и выглядела притихшей, поглощенной своим делом.
— Таня, давай поговорим по-хорошему.
— О чем говорить? — сухо сказала ты.
— Ну как же? Все о том, очень важном, что нас ждет.
— А что об этом говорить? Все равно не откажешься от своего ребенка, не открутишься.
— Да я не собираюсь и не собирался ни отказываться, ни откручиваться. Послушай, что с тобой?
— Ничего, занимаюсь, как видишь. И тебе советую чем-нибудь полезным заняться… вместо того, чтобы болтологию разводить.
Я молча взял с полки томик Чехова и ушел на кухню.
Дня три или четыре мы жили спокойно. Я все-таки сумел убедить тебя, что ничего не имею против ребенка, не имел и не имею, что ты меня просто не поняла. Ты в это поверила и смягчилась, но иногда тебя словно подменяли: становилась раздражительной и замыкалась в себе, наедине с какими-то своими невеселыми мыслями.
В воскресенье, пользуясь возможностью поваляться лишний часок в постели и видя тебя в добром расположении духа, я рассказал тебе о великолепном поступке своего приятеля Вадика, того самого, с помощью которого я хотел устроить тебя в ВАТИ. Мы с ним были когда-то в одном научном студенческом математическом кружке (он шел на курс старше меня), и ему еще тогда пророчили блестящее будущее… И вот буквально за неделю до защиты диссертации человек объявляет, что влезать в науку ему пока рано, бросает аспирантуру, оформляется на работу к нам в КБ и одновременно поступает на вечернее отделение механико-математического факультета МГУ, на мехмат, как говорят у нас. Поступок колоссальный, если иметь в виду, что ни его научный руководитель, маститый профессор, ни сам Вадик ни капли не сомневались в том, что ему присвоят степень кандидата наук.
Я не случайно стал рассказывать тебе об этом. Во-первых, мне хотелось прозондировать почву: я тоже чувствовал необходимость рано или поздно пойти на мехмат подучиться. А во-вторых, меня интересовало твое отношение к столь важному шагу товарища еще и по другому поводу. Дело в том, что Вадик и его жена (она была у нас на свадьбе, длинноногая модница такая, ты должна ее помнить) очень хотели ребенка, но по ее настоянию решили подождать, пока Вадик защитит диссертацию. Теперь у них острейший конфликт: жена заявила, что он, Вадик, не желает быть отцом, не думает о семье, о ее материнских чувствах, и вообще она разочаровалась в нем. Ситуация в чем-то сходная с нашей… Я думал, услышав эту историю, ты разговоришься и скажешь наконец, что за мысли тревожат тебя по временам; я почему-то был уверен, что твое беспокойство связано с предстоящим появлением нашего младенца.