— Какое мне дело до твоего Вадика, — сказала ты. — Тут со своими делами не разберешься.
— С какими делами?
— С такими. О своих ошибках надо сперва думать.
— Какие же у нас с тобой ошибки, Танечка? И много ли их у нас?
Ты отвернулась.
— Достаточно одной. На всю жизнь.
— Ты считаешь наш брак ошибкой?
— Конечно.
Я думал, ты шутишь, и обнял тебя.
— Ах, какая это ужасная ошибка, как мы страдаем, как мучимся…
— Во всяком случае, счастливой не могла себя назвать, — сказала ты, не принимая моей шутки.
— А тебя уже спрашивали об этом? Кто же? — Я снял руки с твоих плеч.
Ты поняла, что проговорилась; вернее, сказала что-то досадно-неловкое, лишнее.
— Кто тебя спрашивал?
— Кто, кто… — повторила ты с неудовольствием. — Ты же знаешь, что во вторник я была дома, а там сидел приятель отца Виктор Аверьянович… ну, у которого «Волга», который еще на свадьбе все время приглашал меня танцевать.
— И он спрашивал, счастлива ли ты? — сказал я с сильно бьющимся сердцем.
— А что тут такого?
— Тебе разве не известно, с какой целью задают этот вопрос и вообще почему так говорят женщинам, которые только что вышли замуж, говорят так бывшие их ухажеры?
Передо мной встала крупная, сытая физиономия владельца «Волги» Виктора Аверьяновича, не то юрисконсульта, не то зубного техника, с его мясистыми, сухими от частого мытья горячими руками; я вообразил эти его руки, его ищущие глаза, его доверительный, чуть взволнованный шепот: «Ты счастлива?»
— Если ты хочешь опять поругаться, то можешь ругаться, а мне надоело, — сказала ты.
— Что тебе надоело, Таня? О чем ты? — спросил я с глубокой печалью.
— Да что ты опять придираешься ко мне?
— Я не придираюсь. Мне хотелось поговорить с тобой, выяснить, что тебя тревожит, и попытаться как-то помочь. Я думал, это связано с твоим положением будущей мамы, а оказывается, ты несчастлива и тебя уже исповедуют бывшие твои женихи…
Ты зевнула, потом сдвинула с себя одеяло, готовясь вставать.
— Вот не представляла, что ты будешь такой нудный! И нудный и ревнивый вдобавок…
Я промолчал. Чувство печали во мне продолжало расти. Мне было еще невдомек, что о некоторых вещах говорить нам с тобой просто нельзя: мы были не в состоянии понять друг друга, как люди, которые вкладывают разный смысл в одни и те же слова.
— Хорошо, — сказал я после паузы. — Что ты предлагаешь?
— Ничего не предлагаю.
— Но ты же несчастлива со мной, — сказал я. — И если ты обнаружила это на третьем месяце нашей жизни, так, по-моему, еще не поздно…
— Вот ты, дружок, к чему ведешь! Понятно! — Ты порывисто встала, надела халат, туго подпоясалась и подозрительно-враждебно посмотрела на меня. — Было бы тебе известно, что меня и с ребенком возьмут и будут счастливы, стоит мне только пальцем поманить!..