Минуту тому назад я этого еще не знал. Меня как осенило.
— Да, — сказала ты. — А вы студент? Преподаватель?
Мне стало все ясно. Я около месяца наблюдал за тобой издали, теряясь в разных догадках. Теперь стало ясно.
— Я инженер. Я окончил ВАТИ в прошлом году. Между прочим, в приемной комиссии в нашем институте работает мой…
Ты не дала договорить — перебила с иронической усмешкой:
— Ваш друг, конечно?
— Просто хороший знакомый. Приятель… А вы в какой подавали?
— Нет, — сказала ты. — ВАТИ — это Всесоюзный технологический? Нет, я совсем в другой. Совсем!
И ты неподдельно горько вздохнула. Тогда я протянул тебе руку.
— Меня зовут Валерий. Может быть, я все-таки могу вам чем-то помочь?
Тебе нужна была помощь, я видел. Я не мог упустить благоприятного момента: ведь около месяца, наблюдая за тобой почти каждое утро в вагоне электрички, я ждал подходящего случая; я жаждал познакомиться с тобой, и я трусил, ты казалась мне слишком красивой и поэтому недоступной… И я на самом деле хотел тебе помочь, ты не могла этого не почувствовать.
— Устройте меня куда-нибудь на работу, а то теперь отец меня в продавщицы отдаст, — сказала ты и, коснувшись моей протянутой ладони, назвалась: — Таня.
— Знаете, Таня, — сказал я, — вы можете еще и в институт попасть, если захотите.
— Как?
— Вы не очень торопитесь домой? Давайте вернемся в Москву, посидим где-нибудь часок в кафе-мороженое, поговорим.
И снова на твоем лице появилась усмешка, грустная и чуть язвительная; мне показалось, что ты подумала… я даже прочитал это в твоих глазах: «Опять, опять…»
— Да мне ничего не надо от вас, — сказал я. — И я вам ничего такого уж не обещаю. Просто есть, по-моему, один довольно верный ход…
— И вы хотите угостить меня, конечно, только мороженым?
— Не знаю. А на другое у меня сейчас, пожалуй, и денег не хватит.
Ты посмотрела на меня очень внимательно.
— Нет, вы правда можете мне помочь просто так? — сказала ты.
— Думаю, смогу.
— А почему вы такой неуверенный в себе?
Я пожал плечами. Я очень хотел бы быть уверенным в себе, но у меня как-то не получалось. Вернее, получалось очень редко: порой на меня словно что-то находило, и я делался даже решительным и дерзким — только на небольшой срок.
Ты опять вздохнула. Но уже без горечи.
— Ну, поехали, — сказала ты.
И, вновь сменив босоножки на туфли и попудрив заплаканные щеки, ты дотронулась до моей руки, и мы пошли на станцию.
В полупустой электричке мы сели друг против друга у окна, и ты поведала мне свою историю. Меня тронуло твое упорство: три года подряд сдавать в театральное училище не каждый смог бы, — но мне было ясно и тогда, что актрисы из тебя не выйдет… Я подивился — из вежливости — намерению твоего отца сделать из тебя в случае окончательного провала с театральным продавщицу («Представляете, продавщицу! — возмущалась ты. — Он директор „Галантереи“ на Кутузовском, с первого уходит на пенсию, и вот взбрело ему на ум и меня в эту „Галантерею“… продавщицей, представляете?»). Честно говоря, я не видел ничего предосудительного в том, чтобы ты какое-то время поработала продавщицей.