Ты молчала. Я уловил твое сдерживаемое дыхание.
— Ты что-то надумала? Говори! В конце концов надо же объясниться…
Ты ответила глухим, прерывающимся от волнения голосом:
— Ты лжец. С самого начала, с первых дней. Хватит, ненавижу. Подавай заявление на развод. Все…
Я почувствовал, что я преступник, которому нет и никогда не будет прощения.
Заявление в народный суд я написал в понедельник. Воскресенье провел у Вадика; он как раз только что благополучно развелся со своей женой, и мне хотелось посоветоваться с ним насчет формулировок. Заявление получилось, по-моему, короткое и убедительное: «Ввиду того, что не сошлись характерами…»
Ты прочитала, покраснела, вскинула на меня испытывающе глаза и бросила бумагу на стол.
— Что значит не сошлись характерами? Этого я не подпишу.
— Но это самая безболезненная формулировка. В других случаях неизбежны всякие неприятные процедуры… — И я стал объяснять тебе то, что мне самому накануне объяснил Вадик.
Ты очень нервничала, одергивала кофточку, наматывала на палец узкий конец косынки, выщипывала ниточки. И каждый взгляд твой был до предела испытующ — ты точно не верила, что это я перед тобой, я; я думаю, что в ту минуту я казался тебе каким-то новым и даже по-новому привлекательным; на твоем лице было написано: «Неужели это он, Валерка, мой муж? Что происходит?»
— Тем более что в общем-то эта причина действительно существует, я ее не выдумал, — продолжал я бесстрастно. — Характеры у нас абсолютно не схожи: я, как ты знаешь, человек импульсивный, ты по-своему дай бог… Но если хочешь указать другую причину — пожалуйста, это — твое право.
— Ты мне изменил.
— А доказательства?
— Письмо.
— Это не доказательство. Сходи с этим письмом к юристу, он тебе то же самое скажет. В общем, я советую тебе согласиться с моей формулировкой. Тут нет никакой неправды. И нас разведут без лишней нервотрепки…
Нет, я не играл. Тогда я на самом деле думал, что надо развестись. И как можно быстрее. Лучше бы всего — в тот же день, сразу. Вот так — пойти в загс, предъявить паспорта, свидетельство о браке, заявление и выйти оттуда чужими.
Сердце мое точно одеревенело. Я сам удивлялся себе. Вот с этой самой минуты, и даже не минуты, а секунды, как ты сказала «ненавижу». Ты сказала «ненавижу» и потом сказала «подавай на развод» и будто предала самое наше святое и потаенное…
Я больше не играл. И ты, почти всегда безошибочно читавшая в моем сердце, не могла не понять, что я не играю. И тот нигде не записанный и всем известный закон, который можно было бы назвать законом психологической инерции (есть — не надо, уходит — стремишься догнать, не дается — хочешь взять), немедленно сработал.