Он рядом отстреливался от наседающих гитлеровцев и торжествовал, видя, как их движение все замедляется, как они сначала залегли, а потом беспорядочно стали обстреливать их окопы.
Ему видно было, как по-хозяйски действует Остап Черновол, поддерживая огнем Серго Метервели; как хитро Гайфулла Гилязетдинов то выныривает из траншеи, идущей вдоль высотки, сваливает одиночным выстрелом врага, и, пока пули взрывают землю в том месте, где только что мелькнула его каска, он уже стреляет из другой ячейки.
Чолпонбай тут же последовал его примеру, но сам он находился чуть выше, а траншея второго ряда вела ко рву, вернее, к оврагу, заполненному весенней водой.
Чолпонбай пробирался по траншее, когда немецкий истребитель прошел низко над высоткой, развернулся и дал очередь по нашим окопам. Фонтанчики земли взметнулись от косой пулеметной очереди, пущенной с вражеского самолета.
Что-то звякнуло по каске. Что-то придавило ко дну траншеи, обескровило руки, отяжелило ноги.
— Большой дерево сильный ветер любит! — вдруг ни с того ни с сего закричал Серго Метервели, никогда не унывающий грузин. — А мы — большой дерево! Дай нам ветерка... Но только посеешь ветер, пожнешь бурю! Бурю! — И он метнул гранату. — Бурю! — Сорвал чеку со взрывателя второй гранаты и метнул ее еще дальше. — Бурю! — И третья граната грохнула и уложила двух гитлеровцев, ближе других подобравшихся к высотке.
Но Деревянкин уже заметил, что Тулебердиев как-то внезапно сник и лежит без движения.
— Чоке! — крикнул Сергей, пытаясь заглушить треск винтовок и автоматов, на несколько секунд прекратив стрельбу из пулемета. — Тулебердиев!
Черт возьми, оказывается, голос друга сильнее страха смерти: он может поднять, оторвать от дна траншеи. Оказывается, голос друга способен заставить приободриться, хотя кругом дзинькают пули, бушует пламя, то там, то здесь раздаются взрывы снарядов и всюду кровь...
— Я здесь! Здесь! Здесь! — И Чоке взмахнул над каской винтовкой.
И будто это не он только что вжимался в дно траншеи, вздрагивал при каждом взрыве снаряда, замирал, не помня ни о чем, кроме того, что его тело, словно магнитная мишень, притягивало к себе все пули. Не он! Нет, не он! Чолпонбай, как бегун, приобретший второе дыхание, теперь уже был спокоен, точен, нетороплив. Он прицеливался, выжидал, бил без промаха.
И когда гитлеровцы, захлебнувшись в своей крови, отхлынули от высотки, Сергей увидел, что больше всего поверженных врагов было перед тем окопом с невысоким бруствером, перед окопом Чолпонбая. Это увидели и остальные.
Пользуясь передышкой, наши пополняли боеприпасы, готовились к отражению новой атаки.