Тогда на подступах к его родному Воронежу шли ожесточенные схватки с врагом. Сергею запомнилось, как, стоя в окопе, Чолпонбай кивком головы указал на срубленную снарядом ветлу. Почти у самого среза ютился скворечник. Около входного округлого отверстия виднелась дырка от пули.
— Даже в птиц наших стреляют! — покачал головой Чолпонбай. — Даже в птиц!.. Смотри! — И вдруг лицо его стало по-детски восторженным. — Живы! — Он потянул Сергея за рукав. — Живы! Кормит!
И правда, скворчиха спланировала на приступку, как на крылечко, в длинном клюве держа сизо-багрового червя: он изгибался, пытаясь, наверное, вырваться из плена. Тут Сергей и Чоке уловили писк птенцов. Увидели, как в чей-то раскрытый клювик перекочевала материнская добыча. И скворчиха, презирая войну и все, что происходит вокруг, не задумываясь о своей безопасности, снова оставила «крылечко», плавно опустилась на землю и закопошилась под гусеницами самоходки, у самого ее трака сунула клюв в жирную землю, ничего не нашла, взмыла вверх и полетела дальше.
— И за птиц... — начал и остановился Чоке.
— Да, и за птиц, — продолжил Сергей, понимая, о чем хотел сказать его друг. — А жизнь идет! И нет силы, чтобы остановить ее извечную поступь. И когда-то будут новые весны, будет цветение, будут листья, будут яблоки, а войны не будет... Но не каждый доживет до этой счастливой весны. Кто-то должен навечно остаться здесь, чтобы приблизить эту весну — радостную весну человечества.
И когда на подступах к Воронежу вспыхнул бой, он пылал двое суток. Схватки шли за каждый степной холмик, за каждую рощицу, за каждый дом.
Теснимая мощными превосходящими силами, дивизия наша вынуждена была отойти, оставив для прикрытия девятую стрелковую роту.
Ушли ночью. А к рассвету командир роты Антопов так продумал оборону и так ловко расположил свой взвод младший лейтенант Герман, что первая же немецкая атака на самом рассвете захлебнулась...
— Зашатались! — торжествующе крикнул Чолпонбай.
— Зашатались, гады! — отозвался и Сергей Деревянкин.
Он и на этот раз отстал от редакционных машин, чтобы «вести репортаж с места боев девятой роты». Однако репортаж пришлось вести, взяв не карандаш, не ручку, а стиснув рукоятки «максима», заменив раненого пулеметчика. Почему-то, помимо его воли, когда Деревянкин стрелял по набегающим гитлеровцам, ему почему-то вспомнились строки Маяковского: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо...»
Он стрелял, а эта строчка пульсировала в нем. И когда фашисты снова попятились, Сергей крикнул:
— И мы научились бить их, Чоке!
— Без ветра верхушка тополя не колышется! — отозвался Чолпонбай.