* * *
Егор не узнавал самого себя. Он стал равнодушен ко всему. В избе все было не по нем. Навалившаяся тоска заедала своей неотвратностью. Не хотелось выходить на улицу, утром не хотелось вылезать из постели. День был бесконечен, ночь — словно век. Спать не хотелось. Почти все ночи он не смыкал глаз. Потом не мог и вспомнить, отчего ворочался на мягкой перине. Мыслей в голове не было, будто стерла их чья-то злая рука. Он изменился как-то сразу, все домашние заметили это. Сестры посмеивались, подозревая о неладах с Дашей. А для него Даша стала лишь далекой призрачной фигурой. Лицо ее уплывало из памяти, стоило только ему подумать о ней. Иногда ночью ему улыбалось чье-то знакомое лицо, но он никак не мог понять, где видел его. С каждым днем усиливалось безразличие. Все, что бы он не взял в рот, было горьким. Он сказал об этом матери. Та обиделась: едим из одной чашки, никому не горчит, тебе только. Он слышал, как мать по ночам плакала и молилась. Видно, о нем пеклась. Приходил Никита, пытался растормошить его. Прибаутки так и сыпались из него, будто долго готовил их, а теперь применял к месту и не к месту. Но даже друг не мог расшевелить Егора. Лежа на кровати, он слушал и не слышал его. Вид друга пугал и удручал Никиту. «Валяется на полатях, как бревно» — думал Никита.
— Встань, рожу поскреби! — дергал он Егора за отросшую щетину на щеке. Но тот никак даже не отмахнулся от назойливого друга. Обидевшись, Никита уходил, не понимая, что с ним происходит. Мать тайком бегала к Колыванихе, та кроме самогонки знала немного наговоров, даже девкам питье давала, чтоб скинули. Колываниха шептала над своей настойкой, взяла деньги и обещала, что порчу как рукой снимет. В том, что Егора сглазили, не было и сомнения. Мать наливала настойку, Егор пил зелье, как воду, не замечая крепости. Мать смотрела на него: может захмелеет, легче станет. Но он не хмелел, облегчение не приходило. Теперь он лежал целыми днями, смотря в потолок. Сестры вертели пальцем у виска. Свихнулся парень, не иначе. Все эта хуторская, видно, сделала. Надо же до чего парня довела. Дмитрий быстрее всех сообразил, что пришло время женить сына. Теперь и противиться не будет. А Дашка сама виновата, вон как скрутила, почти с ума свела. Пусть теперь горюет, змея подколодная, узнает, как издеваться над парнем. Решив за обедом, на котором Егор не присутствовал, что пока тот совсем не спятил, женят его, а там Агафья, поди, догадается, что с зятем нелады, глядишь поможет. Не зря же она колдуньей слывет. На том и порешили. Дмитрий сам вызвался поговорить с сыном о женитьбе. Он зашел в горницу, присел на табуретку в изголовье.