― Что?
― Подвиги, смерть и рождение...
― Кого?
― Рождение, смерть и подвиги... — зарядила она.
― А Иисус Навин куда девался?
― Ах да! Рождение, смерть и подвиги Иисуса Навина, — с конфузливой, растерянной улыбкой произнесла она.
Затем проговорила свой урок без запинки, в зубрежку, не переводя дыхания, одним тоном, скороговоркой, опасаясь, как бы кто-нибудь не прервал ее, под конец встряхнула головой и замолчала.
― Садитесь, хорошо!
Она энергично сделала книксен и с довольным видом отошла.
Затем он вызвал еще одну ученицу, считавшуюся, как оказалось, одной из первых.
Та отвечала, как говорится, с чувством, с толком[118].
― Великолепно, великолепно. Вы заслуживаете не только благословения на Небе, но и восхваления в этом журнале, — и он с особенным удовольствием поставил ей высший балл.
Когда ученица уселась на свое место, законоучитель принялся нараспев что-то рассказывать; ученицы, по-видимому, напряженно слушали, но еще напряженнее смотрели на ноги и со вниманием следили за всеми его жестами и движениями, очевидно мало вникая в то, что он говорит.
Звонок прервал чтение. После звонка ученицы сделали мимовольно облегченные жесты и повеселели; когда же за вышедшим учителем стремительно вышла дама в сером платье, «кофушки» — так мы будем называть воспитанниц 1-го класса — отовсюду сбежались ко мне, окружили и стали рассматривать и расспрашивать: «Откуда?.. Как зовут?.. Что привезла с собой?.. С кем будешь дружить?..»
Не припомню всех разнородных вопросов, с которыми накинулись на меня, а также тех ответов, которые я спешила предупредительно давать, дрожа внутренне почему-то от страха, но к счастью для меня вдруг «кофушки» как ошеломленные разбежались вследствие того, что караульные, сторожившие по распоряжению класса приход классной дамы, закричали:
― M-lle идет! M-lle идет!
При этих словах все стремглав бросаются к своим местам, с поспешностью вскакивают на свои места, выпрямляются, руки складывают вперед; все принимают сосредоточенный вид.
За дамой вошел учитель французского языка. Это был худощавый, с поблекшим лицом старик. Он говорил вкрадчивым, тихим голосом, смотрел всегда ласково, добродушно, с какой-то необыкновенною детской предупредительностью отвечал на все вопросы, к нему обращаемые. Объясняя урок, он как бы боялся обременить слушательниц трудностью его понимания и пересыпал его разными шутливыми замечаниями, анекдотами. <...> Воспитанницы любили этого учителя за добродушие и снисходительность. Когда он делал выговор, он старался его облечь в какой-нибудь аллегорический рассказ.