- Золя, - говорю и сам своего голоса не узнаю, он какой-то ражачный, лошадиный, в общем, - а ну, вылазь наружу! На нас смерч надвигается! Пора прочь скакать, иначе головы не сносить.
А она жалобно на меня смотрит и тихим голоском отвечает:
- Агамчик, милый мой, у меня в ушах ползучий триппер завелся, никак выйти на белый свет не желает. Пусть уж лучше меня копытами вверх твой смерч поднимет и головой об скалу шарахает, чем терпеть такие адские муки.
- А ну вылазь, - ржу я, - шалава Катерпиллерова!
- Агамчик, - стонет она жалобно, - не шалава я... Люблю тебя больше, чем уши чешутся... Сильнее люблю, чем Муше Петропавловскую иглу обосрать хочется... Не обзывай меня грубыми словами, не заслужила я такого твоего обращения...
А сам смотрю, что торнадо уже совсем близко. Разговоры разговаривать некогда, тикать надо, иначе костей не соберешь.
Плюнул я на пони Изольду, и понесся прочь от злосчастного вихря. А тот мою лошадку виртуозно обогнул и меня, значит, целенаправленно преследует. Но не нападает. Я темп увеличиваю, и он быстрее кружится. Я влево, и он влево, я направо, и он туда же. Корче, совсем надежду на спасение разума потерял.
И тут, словно из под земли, прямо передо мною вырастает огромный узкоглазый человек. Раскрыл он свой рот и заговорил Васиным голосом:
- Ты ничего не бойся, Агамемнон, друг Ыумгырбеков тебя в обиду не даст... - и берет своими гигантскими руками смерч да в бараний рог его скручивает.
На землю обломки домиков падают, тараканы дохлые дождем сыплются и дихлофосом воняет так, что хоть ложись и умирай. Но мне почему-то этот запах приятен.
- Озоном пахнет, - говорит друг Ыумгырбеков голосом Кабакова. - Значит это, что гроза кончилась. Вот только инвалидом ты, похоже, на всю жизнь останешься.
- Каким еще инвалидом? - удивленно ржу я.
- Ты на свои ноги посмотри! - отвечает огромный человек.
Я снова голову меж передних ног опускаю и гляжу, что там произошло. Вроде нормально все, подвоха не чувствую.
- Ну что, убедился? - спрашивает мой спаситель со смешком в голосе.
- В чем я должен убедиться?! - ржу я громко-прегромко. - Ответь мне, друг!
- А в том, что ног у тебя - четыре! - гремит его голос.
- Ну, - отвечаю я. - А сколько быть должно?
- Так, шесть! - отвечает вдруг он Золиным голосом. - Ты ж таракан. Насекомый. А у насекомых сколько лапок? То-то! Это еще что... Скоро всего две останется!
И тут меня озноб прошиб. Все четыре мои ноги подкосились, и рухнул я на поросшую стриженой травой землю, показавшуюся мне тверже камня, так больно я об нее грудью ударился. И в тот же миг превратился в таракана. А лапки-то и впрямь четыре!