Препятствием для теолога служит в этом смысле способ мышления и самовыражения, принятый в эмпирических исследованиях. Относясь к Евангелию догматически, или «демифологизаторски», он и слышать ничего не хочет о «мифе», поскольку ему представляется, будто это понятие обесценивает религиозные высказывания, в высочайшую истинность которых он верит. Что же касается эмпирика, то он, следуя естественнонаучному подходу, не связывает с понятием «миф» никаких ценностных представлений. С его точки зрения, миф означает «высказывание о процессах, идущих в бессознательном», и точно так же он относится к религиозному высказыванию. У эмпирика нет способов установить, является ли оно более «истинным», чем мифологема, ибо единственное различие между религиозным высказыванием и мифологемой заключается в степени их жизненности. Так называемое религиозное высказывание - это то, что все еще наделяется божественностью, т. е. качеством, которое миф уже в значительной мере утратил. Эмпирик знает, что когда-то многие обычаи и образы считались «священными», но на их место пришли новые построения, приобретшие божественную значимость.
Теолог может упрекнуть эмпирика в том, что последний, обладая средствами обнаружения истины, просто не хочет пользоваться ими; правда, при этом под истиной он будет иметь в виду истину откровения. Эмпирик же смиренно спросит в ответ: о какой из многих истин откровения, собственно, идет речь и где доказательство большей истинности того или иного понимания? Ведь у самих христиан нет единства в этом вопросе. А пока они спорят друг с другом, врач имеет дело со случаями, не. терпящими отлагательства, и не может ждать, когда утихнут многовековые распри. Он должен срочно употребить для лечения то, что является жизненно важным, а потому и эффективным. Само собой разумеется, он не может предписать пациенту следовать какой-либо абстрактной системе, якобы считающейся важной для поддержания жизни, а путем тщательного, всестороннего обследования должен постараться установить именно то, что действительно поможет больному и полностью вернет его к здоровой жизни. И прежде всего ему необходимо действовать независимо от того, стоит ли штамп официального признания на используемой им так называемой истине. В том случае если больной сможет с ее помощью вновь обрести себя, т. е. снова встать на ноги, вопрос о расхождениях между «сознанием», выработанным индивидом (как бы ни назывался этот новый взгляд на вещи или событие, возвращающее его к жизни), и коллективно разделяемыми воззрениями и убеждениями приобретает актуальное значение. То, что является сугубо индивидуальным, отъединяет, отделяет его от других, и больной никогда не излечивается, поскольку превращается в законченного индивидуалиста. В этом случае его ситуация становится похожей на ситуацию невротика, порвавшего связи со своим социальным окружением и находящегося в состоянии полного отчуждения от него. Даже сугубо персоналистская фрейдовская психология влечений испытывала необходимость - по крайней мере путем внешнего отрицания - противопоставить себя общезначимым истинам, извечным representations collectives