различных аспекта. Обе стороны могут прибегать к внешне тождественным понятиям и с удивлением обнаруживают, что говорят о совершенно разных вещах. Возьмем хотя бы, к примеру, понятие Бог. Употребляя его, теолог, естественно, полагает, что речь идет о метафизическом Ens Аbsolutum
>[6]. Эмпирик же, напротив, размышляет не о столь далеко идущем (и представляющемся ему совершенно невозможным) предположении. Кроме того, само собой разумеется, он воспринимает данное понятие как всего лишь некое высказывание или в крайнем случае архетипический мотив, предваряющий, формирующий подобное высказывание. Понятием «Бог» он может обозначать Яхве, Аллаха, Зевса, Шиву или Вицлипуцли. С его точки зрения, такие божественные качества, как всемогущество, всеведение, вечность и т. д. суть высказывания, которые более или менее регулярно сопровождают данный архетип в качестве присущих ему признаков (или синдромов). Эмпирик признает за образом Божьим божественную природу, но для него это означает, что речь идет о такой притягательной силе образа, которую он вначале постигает как факт, но которой затем, принимая во внимание обстоятельства, пытается подыскать более или менее удачное рациональное объяснение. За время работы психиатром он насмотрелся достаточно для того, чтобы прийти к глубочайшему убеждению в относительности подобных высказываний. Для него как естествоиспытателя главным становится обнаружение психических взаимосвязей, повторяемости, и всему этому он придает несравнимо большее значение, чем вопросу о возможностях объяснения. Его «religio» состоит в установлении наблюдаемых и доказуемых фактов, которые он описывает для себя и для других, как это делает минералог с камнями и ботаник с растениями. Эмпирик знает, что не знает ничего, кроме доказуемых фактов, и хотя он способен увлечься фантазиями, но тем не менее считает аморальным подменять фантазией знание. Он не способен увлечься тем, что недоступно его опыту, и ни в коем случае не будет заниматься тем, в возможность доказательства чего с фактами в руках он не верит. Меня же нередко упрекали, будто я занимаюсь фантазиями на тему архетипов. Своим не в меру ретивым критикам должен напомнить: исследования, подобные моим, проводились задолго до того, как я начал рассуждать об архетипах. Каждый, кто изучал фантасмагории шизофреников, мог убедиться в наличии архетипических мотивов у людей, никогда не слышавших о том, что такое мифология. Впрочем, и ранее любой специалист мог обратить внимание на повсеместное распространение определенных мифологем. Невежество и ограниченность, пусть даже политически обусловленные, никогда не были достаточными для науки аргументами