растия, желающие вначале своих невест, а затем чужих жен,
разочарованные в настоящем и обналичившие прошлое, живу-
щие от перемены до перемены, замкнутые в социальные инсти-
туты, примыкающие к политическим партиям и религиозным
идеям, чтобы закрыться моральными нормами и получить
одобрения духовника, чтобы заплатить за свою цену и пожать
крамольный урожай, желающие вырваться из устоев и обру-
бить корни, и напоминающие о корнях и устоях, ради сохране-
ния эмоциональных привязанностей, разложившие вселенную
на «да» и «нет», редкие избранные, осознающие свою гениаль-
ность в разговоре с медузами и в кокаиновом трипе находящие
тайные знаки, учителя и гуманисты, и оппозиция дегуманистов
и развратителей, сталкивающиеся волнами и в дуэли ради
собственной правды и защиты индивидуальной правды, оправ-
дывающие нищету и возводящие ее в индульгенцию, – текли
по улицам мимо Альбертины. А если кого-то из перечисленных
46
Нежность к мертвым
не было, то Альбертина знала, что они все равно существуют.
Где-то в своих домах они сколочены в группы и ненавидят.
Они бьют своих жен, чтобы те вобрали ударами истину. Они
насилуют своих дочерей и прикасаются к прекрасному. Мес-
течковые поэты спорят о направлениях. Каждый защищает
территорию, свои ничтожные садовые угодья, а затем в какую-
то минуту рвутся на всех порах к новым угодьям и новым
ценностям, каждый имеет свое мнение на тему Альбертины,
ведь мнение — очень важная валюта для тех, у кого не хватает
денег купить голоса. Вокруг бушуют мнения, разделенные на
«приличные» и «нет», и у паствы двух этих мнений есть моти-
вы исповедовать их; вся эта жизнь должна быть под завязку
забита сомнениями и знанием о правде, чтобы хоть какая-то
дорога сохраняла очертания. И именно поэтому идущие мимо
Альбертины так боятся первобытных матерей и цепных псов,
подлунных скитальцев и Безумного Короля, боятся невидимых
пальцев иного мира, который иногда сталкивается и происхо-
дит минутное столкновение с тем, что не могут осмыслить
моральные категории. Первобытное зло, наделенное лицом
сладострастной педофилии (которое совсем не то, как у тех
отцов-с-дочерьми), вычурная романтически-выгнутая некро-
стенция, теплая шелковистая ткань любви к внутренностям, то
есть — вселенная самовластных и запрещенных влечений и
сущности, без рода и половых желез, олицетворяющие эти
принципы… Альбертина могла понять эти влечения, и потому