Псевдо-Георге, его предтеча, его очередное зеркало. Я знаю, что
таких называют Безумными Королями — в Валахии им от-
строены жертвенные холмы, их почитали убийством весталок,
традиция поклонения их терновым бакенбардам уходит очень
глубоко. Это нарратив, от этого не уйти. Одно из искренних
проявлений человеческой скорби — в фигуре огромного муж-
чины с рыжими бакенбардами. Джекоб Блём, так они говорят
— Безумный Король прошлого и грядущего. Вечный возвраще-
нец.
Это был какой-то старый знакомый моей мамы или нет.
Все и всех когда-то видели — далекий юг, мухоловки. Он ведет
меня за руку, чтобы есть землянику, МОЮ землянику. Муче-
ник современности вынужден поедать собственные потроха. Он
приводит меня в дом. И я понимаю, что это что-то неправиль-
99
Илья Данишевский
ное. Я ничего не знаю о сексе, но я предчувствую его. В этой
жизни должно быть что-то зловещее — и оно в этом мужчине.
Его огромный торс наполнен тоской. Педофилия и насилие —
не его природа, но деформация и социальное давление. Он
хочет пасть так глубоко, чтобы наступила беспросветное мол-
чание. Трахнуть маленькую девочку. Расширить ее горизонты,
и чтобы она растеклась вдоль их линии, он хочет выпустить ее
грязную кровь, растоптать земляничную поляну. Он идет на
второй этаж, а я четко понимаю — что-то произойдет. И бегу
через окно. Царапаю колено. Я не знаю, зачем мне бежать, но
во мне чувство уже свершившегося горя. Кажется, все измени-
лось.
И тогда пришли Они.
Они всегда приходят вовремя — полдень ли или вечерний
сумрак, они приходят на твои желания наблюдать. Горячая и
сухая трава по колено маленькой девочке. Время как бы оста-
новилась, и горе-насильник застыл в своем доме. Это поле
сухой травы кажется бесконечным. Я вижу, как начинает зеле-
нью отливать небо. Когда Они здесь — все немного меняется.
Недостаточно сильно, чтобы каждый заметил. Это аура тре-
вожности, подвижности воздуха. Реальность и ее отражение
плотно соприкасаются, ты застреваешь в шве их стыка. Это
Изнанка. Маленькая семилетняя девочка слышит, как шуршат
мухоловки. Этот звук нарастает. И я вижу его. Он стоит на
поляне. Пастух мухоловок. Франциск фон Офтендинген, тор-
говец детскими тенями.
Вначале я вижу только его тонкие руки и распоротый шов
вены. Шелестящие края раны, насекомых которых снуют ИЗ
наружу, текут по его руке. Вижу колокольчик на шелковой
белой ленте. Его пальцы невротично перебирают воздух, и