И тут смех раздался совсем близко. Сзади. Катя медленно повернулась и увидела, что незнакомец стоит, прислонившись плечом к бетонной глыбе. Его лицо скрывала тень от соседней плиты, но она почти уверилась в том, что он насмешливо улыбается. Наступило бесконечное мгновение. И ее сердце то ли пропустило удар, то ли не успело его сделать, когда она шагнула навстречу.
Он был выше нее на полголовы, и им двоим в проходе стало почти тесно. Не осознавая полностью, что делает, она уже подняла лицо и прикрыла глаза.
Тогда его руки мягко легли ей на талию, а губы встретились с ее губами. Со временем творилось что-то совсем уж необъяснимое. Они все целовались и целовались, в первый и последний раз, и их прерывистые лихорадочные вздохи смешивались. Этот таинственный поцелуй отзывался болью где-то внутри, и все длился и не заканчивался. Не имен, ни слов, ни даже лиц. Просто мужчина и просто женщина в каменном переулке страшного изломанного места.
А потом она отступила. Шаг назад, еще шаг. Она повернулась и побежала что есть сил. Он не окликал ее. И вскоре оцепенение графитовых плит осталось позади, а она очутилась у входа. Голова шла кругом, но даже мысль о том, что можно присесть на один из невысоких, словно могильных, камней и прийти в себя, причиняла ей беспокойство. А губы все еще хранили вкус сожаления и отчаяния.
Катя шла по улице, иногда рукой прикрывая глаза от запоздалой стыдливости, и качала головой, удивляясь самой себе. Завтра она придет в музей под памятником, где список трех миллионов имен погибших во время Холокоста. Она надеялась, что эти люди не будут сердиты на нее из-за маленького ее ноч-ного происшествия. Ведь, скорее всего, у мертвых есть более важные дела, чем сердиться на живых за такую малость.
20-21 августа 2013
Взаправду
А что, если бы август 1943 года ничем не отличался от других августов?.. Можно представить, что это был такой же август, как до или после него. На итальянской Ривьере текли самые замечательные дни, когда в сиесту городки, рассыпанные вдоль моря, замирали, таясь за захлопнутыми темно-оливковыми и синими ставнями, а по вечерам искрились миллионом огней. В пестрой толпе, прогуливающейся по набережной, звучали все европейские языки сразу, но громче остальных, конечно, итальянский, одновременно певучий и резкий, с неподражаемой инто-нацией южан, довольных жизнью настолько, что даже собственная речь доставляет им удовольствие.
По утрам сильно пахло морем, кофе и свежей выпечкой. Отдыхающие, основательно и неторопливо позавтракав в своих пансионах, выходили на пляж. И пока мамы и папы, расположившись на шезлонгах под симпатичными полоса-тыми зонтами, обсуждали свои взрослые глупости, дети по-настоящему жили. В их распоряжении были все сокровища мира, начиная от обрывков рыбацких сетей, старых снастей и окатанных до гладкости осколков зеленого бутылочного стекла, и заканчивая узкими каменными гротами в прибрежных скалах, куда можно сбежать, только если родители не на шутку увлекутся разговором.