— Я даже подойти к нему боялся, — рассказывал священник. — Сначала подумал, что он и в церковь шаманить пришел. А потом вижу: рыдает так, что и самому плакать захотелось…
Дед сам к священнику пришел на следующий день. Стоял в притворе и ждал, пока батюшка мимо проходить будет. Дождался. Попросил извинения, что беспокоит и спросил, куда ему все свои книжки и приспособления, которые он в своих делах «целительских» использовал, деть. Батюшка подумал и напросился в гости, мол, пойдемте посмотрим, что там у вас за «приспособления» такие, да и книги разные бывают.
Полдня делали они ревизию «инструментов» и «наставлений». Ворох амулетов, камней всяческих, масок и веревок с узлами, вкупе с двумя бубнами в мусорную яму отправили, а из книг оставил батюшка для чтения и вразумления лишь Библию да старые фолианты о целебных травах. Остальные «наставления» и «практики» по магии всяческой у той же ямы сгорели.
Недоумевал батюшка этому преображению, а дед молчал. Сопел только да раз за разом слезы смахивал.
На следующий день после успешно проведенной антибесовской ревизии рано утром раздался стук в священническую дверь. На пороге стоял дед. Было ясно: пришел все рассказать. Именно рассказать, так как на предложение именно сейчас исповедаться дед не согласился.
— Не готов я пока к исповеди, батюшка.
Не готов — так не готов. Присели в палисаднике на скамейке. Было ясно, что разговор долгий предстоит.
Вначале дед опять заплакал, а затем в руки себя взял, слезы решительно вытер и рассказывать начал.
Поведал о том, как однажды подсказал ему голос какой-то, чтобы он своей травой, толк разбираться в которой ему от деда достался, не только зубы, желудки и прочие органы своих соседей лечил, но еще бы их от грехов избавлял да судьбы исправлял. После голоса этого настырного в областной центр дед поехал по делам каким-то домашним, тут ему и парочка книг попалась о том, как из травника стать «целителем».
Стало у деда все получаться. Через несколько месяцев к нему в очередь записываться начали, а он, осмелев, травы практически в стороне оставил, одни «коррекции судьбы» да снятия сглазов вкупе с порчей в дневном «целительном» рационе определялись.
Жена его, Лидушка-дорогая, только так дед ее и называл, ругала деда, уговаривала:
— Брось ты это дело, старый, помру я раньше времени из-за твоих лечений.
Не слушал ее старик. Даже больше того, говорил ей частенько, что ты, жена, не только раньше меня не помрешь, а еще на десять годков меня переживешь. Да что говорил! Он верил в это. Верил в силу, которую дает ему уже ставший ежедневным «голос». У деда к тому времени не было сомнений, что этот его советчик не кто иной, как «глас Божий».